Алистер Маклин - Черный сорокопут. Дьявольский микроб

В 3.20, через пятьдесят минут после предупреждения о выпуске ботулинусного токсина, настала пора идти. Я вытащил из плохо подогнанного чехла одолженный мне пистолет «уэбли», проверил нож, прикрепленный рукояткой вниз к левой руке, и двинулся в темноту.

Я никогда не был на новой вертолетной площадке Северного берега, но инспектор транспортной полиции так все толково объяснил, что теперь я мог найти туда дорогу с завязанными глазами. Так оно и было. С завязанными глазами. Слепой. В темном городе, в хмурой плачущей ночи. Темень была, хоть глаз выколи. К аэродрому можно пройти тремя путями. Он расположен на крыше станции, на сто футов выше лондонских улиц. Там имелось два лифта, но сейчас они вряд ли работали, так как электричество отключили. Между лифтами шла винтовая лестница за стеклом, просматриваемая снизу доверху.

Воспользоваться ею было бы чистым самоубийством, так как Грегори не из тех, кто оставляет незащищенными уязвимые места. Существовала еще пожарная лестница по выходящей во двор стене станции. Этот путь был наиболее приемлем для меня.

Двести ярдов от двора по узкому вымощенному булыжником переулку прошел быстро. Едва каменная стена сменилась деревянным забором, ухватился за его верх, подтянулся, спрыгнул на другую сторону и направился вдоль железнодорожной колеи.

Довольно скоро я вышел к забору на противоположной стороне путей, просто наткнулся на него. Очутившись в переулке, повернул налево и направился в маленький задний дворик станции.

Пересек дворик и прижался к стене. На тусклом фоне неба разглядел лестницу. Длинная, ненадежная, идущая резкими изломами маршей вверх и исчезающая в темноте. Первые два–три пролета сливались с темной высокой стеной.

Около трех минут стоял я, не шелохнувшись, как оловянный солдатик. И вот услышал легкое шарканье на тротуаре, будто кто–то переминался с ноги на ногу. Звук не повторился, но мне и одного раза было достаточно. Кто–то стоял прямо под самой лестницей. Вряд ли это был обыкновенный лондонец, стоящий там для того, чтобы подышать свежим воздухом. Не повезло бедняге, что он там стоял, но это его уже не будет волновать после смерти.

Присутствие здесь человека не смутило и не встревожило меня. Он не представлял ни угрозы, ни препятствия. Его присутствие, напротив, вызвало у меня вздох удовлетворения и облегчения. Я рисковал в своих предположениях, но я выиграл. Доктор Грегори поступил именно так, как я рассказывал Шефу и Харденджеру. Я вынул нож, потрогал лезвие большим пальцем. Узкое, как ланцет, и острое, как скальпель. Небольшой нож, но три с половиной дюйма стали могут лишить жизни так же, как и самый длинный стилет или тяжелая широкая сабля. Если знаете, куда бить, конечно. Я–то очень точно знал, где ударить и как. С десяти шагов был вдвойне точен с ножом, так же как и с пистолетом.

Шестнадцать из двадцати футов я преодолел секунд за десять так бесшумно, словно летящая в свете луны снежинка. Теперь можно было довольно хорошо его рассмотреть. Он стоял, прислонившись спиной к стене, прямо под первой площадкой лестницы, прячась под ней от дождя. Голова свесилась на грудь. Он спал стоя. А ведь ему достаточно было скосить глаз, чтобы сразу увидеть меня.

Ждать, когда он проснется, резона не было. Нож я направил лезвием вперед, но заколебался. Жизнь была на весах, а я колебался. Кто бы ни был этот тип, он, без сомнения, заслужил быть убитым. Но убить ножом ничего не подозревающего дремлющего человека? Достойно ли? Ведь сейчас не война.

Я вытащил «уэбли», прокрался, как мышь, мимо спящего кота, взял пистолет за ствол и ударил под левое ухо, все еще чувствуя бессмысленную досаду из–за того, что не захотел проткнуть его ножом. В досаде стукнул его очень сильно. Звук походил на удар топора по сосновому полену.

Подхватил обмякшее тело и осторожно опустил на землю. Он не очнется до рассвета, если только вообще очнется. Но какое это сейчас имело значение?

Я стал взбираться по пожарной лестнице. Не торопясь, без спешки. Спешка могла все испортить. Поднимался медленно, ступая на каждую ступень и поглядывая вверх. Я был теперь слишком близко к цели, чтобы позволить себе преступную поспешность. После шестого или седьмого пролета стал взбираться еще медленнее, опасаясь, чтобы меня не осветили сверху, хотя там и не должно быть света, так как электричество в центре Лондона отключили. Но сверху шел свет. Я двинулся ему навстречу, пока не разглядел, что свет шел не из окна, а из решетчатой двери в стене. Осторожно приподнял голову на уровень двери и заглянул внутрь. Она находилась рядом с массивными железными балками, которые поддерживали крышу. Дюжина лампочек горела внутри. Маленькие слабые огоньки еще больше подчеркивали глубину мрака, нависшего над большим и пустым зданием. Шесть лампочек горело вверху, прямо над гидравлическими амортизаторами в конце путей. Мне стало ясно это аварийное освещение на специальных батареях. Довольно прозаическое объяснение, но верное. Некоторое время я смотрел на ажурные, покрытые сажей перекрытия, затем осторожно надавил на дверь. Она, проклятая, так заскрипела, как скрипит виселица под ночным ветром. Виселица с качающимся на ней трупом. Я постарался не думать о трупах и отнял руку от двери, оставив ее полуоткрытой.