Фредерик Неваль - Гробница Анубиса

Гиацинт взял пульт, остановил показ фильма, выключил телевизор.

— Маска была восстановлена с полной идентичностью вплоть до микроскопических царапин, из тех же материалов. И возвращена. На всем свете никто не заподозрил подмены.

— Маска Анубиса? — сообразил Ганс. — Выходит, маска Тутанхамона на самом деле маска Анубиса? Долго же можно было ее разыскивать, нашу шакалью башку!

— «…Его тайна в маске. Позже его лик обрел иное имя…» — процитировал я уныло. — Это не Анубатос получил имя Анубиса, а Анубис — имя Тутанхамона…

— Как чертов Гелиос мог все это пронюхать? — вырвалось у Ганса.

Этти, внезапно вскочив с канапе, схватил книгу, подаренную нам Франсуа Ксавье, и стал лихорадочно листать ее, пока не отыскал фотографию надписей, выгравированных на посмертной маске, до сей поры приписываемой юному фараону.

— «Благо тебе, совершенный ликом, лучезарный властитель, тот, кого Пта-Сокар дополнил, в кого Анубис вдохнул пламя неземное, — перевел он. — Брови твои суть девять божеств, а чело твое — Анубис».

Ганс подошел и так уставился на эти письмена, словно ждал, что они сейчас заговорят.

— И что же, это… это так прямо и написано на маске? — пролепетал он.

Книга выпала из рук брата.

— Болван! — плачущим голосом пробормотал он. — Какой же я болван…

— Пойду холодного пива поищу, — предложил Ганс, окончательно сбитый с толку. — Думаю, мы заслужили глоточек укрепляющего средства.

С тем и удалился в сторону кухни.

— Выходит, Амина заплатила жизнью за этот фильм? — спросил я Гиацинта.

— Не только. — Он достал из портфеля Кассандры пластифицированную папку. — В том конверте еще было два досье, вот одно из них.

— Что там?

— Доказательство, что арест вашего отца подстроил не кто иной, как Гелиос. Только чтобы вас было чем шантажировать. И то, что подозрения полиции пали на вашего друга из Лувра, его же рук дело — он рассчитал, что задобрит вас, выручив Ксавье из беды.

Мне не описать словами бешенство, охватившее меня в эти мгновения.

— Сукин сын! — взревел я.

Швырнув досье на пол, я, чтобы успокоить нервы, выместил свою ярость на первом попавшемся предмете. Им оказался телевизор — пролетев через всю комнату, он врезался в стену и разбился.

В гостиную заглянул перепуганный Ганс:

— Что это было?! Откуда шум?

Все они так и застыли, будто пригвожденные к месту, а я, хлопнув дверью, вне себя выскочил в сад, по дороге, однако же, прихватив пачку сигарет и зажигалку.

Опрокинув наземь все садовые кресла и насмерть покалечив пинками большую часть молоденьких саженцев, я, вконец запыхавшийся, плюхнулся на газон и закурил.

— Могу я приблизиться, или вы склонны перебросить меня через ограду в соседский бассейн? — осведомился Гиацинт, предусмотрительно держась поодаль, в густой тени вишневого дерева. Я промолчал, и он уселся рядом, протянув мне бутылку пива, половину которой я втянул одним глотком. — Что вы теперь намерены делать?

— Раздробить топором автомобиль и разнести второй этаж, — усмехнулся я. — Потом выследить этого гада. Как это сделать, я пока не знаю, но можете его предупредить, что…

— Сожалею, но это без меня. Ищите другого посредника. Я завязал, — пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Он еще не в курсе, но это решено. Не желаю больше ничего общего иметь с этим bastardo.

Не столько в слове, по-итальянски весьма оскорбительном и означающем «ублюдок», сколько в чуть заметной дрожи его голоса я расслышал сдержанный гнев, сила которого впечатляла.

— А почему с вами Кассандра?

— Теперь, когда вы просмотрели этот фильм, я собираюсь передать его ей, чтобы она продемонстрирована все это Фантому. Когда он это увидит, Гелиос может оставить всякую надежду урвать хотя бы малость из коллекций прочих участников пари.

— Стало быть, вы с Гелиосом, можно сказать, цапаетесь на равных. — Тут я выдержал краткую паузу. — Однако вы только что упомянули о двух досье…

— Прошу прощения?

— По вашим словам, Амина прислала два досье.

— От вас ничто не ускользнет, — отметил он ехидно.

— Гиацинт, что там, во втором?

— Вся моя жизнь… — обронил он с горечью. — На семнадцати страницах. Да что там, она в конечном счете и сводится к малому, эта жизнь… Тридцать шесть лет. Тридцать шесть долгих лет, — ожесточенно, с расстановкой повторил он, — сосредоточены на семнадцати страницах, где перечислены десятки имен. Десятки других жизней, укороченных моими заботами, сведенных к нескольким буквам и датам. Все свершения моей сучьей биографии. И сверх того кое-какие официальные документы, к примеру, мое свидетельство о рождении, якобы сгоревшее вместе с деревенским архивом. И переписка. Гелиос много лет обменивался письмами с этим дерьмовым «Опус Деи», которому он поручил сделать из меня убийцу, как то было угодно Господу, — заключил он.