Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер. Повесть

- Хуже нет акулы-великана, - сурово оглянулся на них Володя. - За ней охотятся ради печени, в которой бывает до шестидесяти пудов…

- В одной печенке? Шестьдесят пудов? (Володя не удостоил никого ответом.) Это надо же, - продолжали ужасаться и восторгаться мальчики.

С акул перешли на спрутов. Рассказы оказались еще страшнее. Все как-то даже устали от этих ужасов и обрадовались, когда ударил гонг, зовущий к обеду. К первому обеду в море! Можно сказать, в океане!

Трижды в день кормить голодных ребят на неприспособленном сухогрузе - задача не из простых. Но Круки и капитан «Асакадзе-мару» беспокоились напрасно…

Уже скоро после выхода в открытое море и задолго до обеда обнаружились первые страдальцы… Сначала они недоверчиво прислушивались к тому, что с ними происходит. Пробовали даже коситься на соседей: что это, мол, за глупые шутки. Они же не подвержены морской болезни! Но через несколько минут, позабыв обо всем, мчались к борту… Девочки крепились дольше. Счастливцы уединялись в гальюн. Это был один из первых морских терминов, который все запомнили. Но гальюнов, то есть уборных, на всех не хватало. Это было ужасно неприлично, и все же приходилось, позеленев, извиваясь, как гусеница, стараясь быть незаметной, лететь к спасательному борту. К общему удивлению и некоторому утешению скорбящих, морская болезнь не пощадила даже такого известного скитальца морей, как Аркашка Колчин.

К обеду собралось меньше половины пассажиров. Но как они были довольны! Как хвастались! Даже Ларька не удержался и шумел:

- Хворым по сухарику снесите! И не забудьте Аркашку! Альбатроса! А его борщ и котлеты я в крайнем случае могу съесть, так и быть!

Он несколько утих, только когда встретил укоризненный взгляд Кати. Но на других и ее взгляды не действовали. Миша Дудин, захлебываясь от восторга, объяснял, что ему море нипочем.

- Ну и пусть качает! Как на качелях! Меня на качелях никогда не укачивало! Я еще, может, в моряки пойду! Аркашка загибал все, он не моряк, раз свалился, а я…

Тут Миша остановился на полуслове, как-то вытянулся, сейчас же скорчился и побледнел… Он стал медленно вылазить из-за стола, будто так, поразмяться просто, но в следующую секунду рванул со всей резвостью, на какую был способен. Морская болезнь оказалась коварной.

Ночью за стеной ходил и гудел океан. Мерные движения, словно вдохи-выдохи корабля или океана, слегка покачивали подвесные койки, где спали ребята. Спали как убитые…

Наутро некоторым полегчало и они пытались уверить, что никакой морской болезнью не страдали. Сияло солнце, гулял легкий ветер, воздух был необыкновенным, на суше, как объяснил Аркашка, такого не бывает… Океан не казался таким страшным, редких акул встречали воплями любопытства и некоторого презрения - дескать, попробуй достань! Все начали активно осваивать морской жаргон. Где бак и корма, разобрались быстро. Никто не говорил: «восемь утра», а гордо оповещали друг друга:

- Восемь склянок!

Некоторое недоумение вызывало, что они идут под японским флагом.

- Что мы, японцы, что ли? - протестовал Миша Дудин.

- Так ведь корабль японский.

- Японский! Он наш сейчас.

Круки начали наводить порядок. Регулярных занятий по всем предметам решено было, правда, не проводить, но три часа в день отводились совершенствованию в английском, особенно - в разговорной речи. Кроме того, начались усиленные репетиции оркестра, хора и солистов.

- На обратную дорогу домой, - объясняли Круки, - потребуются деньги. Вы сможете их заработать. Если не все, то хоть часть.

- Как? - загорелись ребята.

- Выступите в Сан-Франциско и в Нью-Йорке со своими концертами.

- Вы что! - удивился Володя. - Кто нас станет слушать?

- Станут, - заверила миссис Крук. - Еще как!

Среди путешественников были не только русские, но и украинцы, и белорусы, евреи, поляки, латыши, эстонцы… Решили разучивать любимые народные песни. Обнаружилось такое количество талантов, что пришлось организовать два хора - смешанный и женский. Среди солистов блистала Тося. Ее подруга, когда-то разукрасившая Библию Круков, теперь, не разгибаясь, готовила декорации для самодеятельного театра.

Были, конечно, и такие, кто не находил себе никакого занятия. Ростика поймали, когда он перочинным ножом на деревянном поручне «Асакадзе-мару» старательно увековечивал свою фамилию, имя и отчество.

В первые дни японские моряки словно не замечали ребят, особенно пока не миновали родных островов. Наверно, моряки огорчались, что не смогут побывать на родине, что путь их корабля лежит из Владивостока прямо в Сан-Франциско.