Эдгар Берроуз - Тарзан — приемыш обезьян

Но Сабор знала быстроту обитателей джунглей и почти невероятную остроту их слуха. Для них любой внезапный шорох травы послужил бы таким же ясным предостережением, как самый громкий вой. Львица понимала, что ей все равно не удастся бесшумно настигнуть жертву.

Поэтому она и испустила оглушительный рык, надеясь, что добыча оцепенеет от ужаса, и тогда она запустит когти в парализованное страхом тело.

В отношении обезьяны расчет Сабор полностью оправдался. Звереныш на мгновение замер, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы сломать ему шею.

Зато Тарзан, дитя человека, поступил совершенно по-другому. Жизнь в джунглях, полных опасностей, приучила его все время быть начеку, а более высокий ум проявил себя в такой быстроте реакции, которая была не по силам человекообразной обезьяне.

Вой львицы Сабор как будто наэлектризовал мозг и мускулы маленького Тарзана, и он сделал единственно правильную вещь.

Перед ним были глубокие воды озера, а за ним — неизбежная жестокая смерть от когтей и клыков голодной львицы.

Тарзан всегда ненавидел воду, признавая ее только как средство для утоления жажды. Обезьяны терпеть не могут дождей, и мальчик перенял эту нелюбовь своей приемной матери; к тому же совсем недавно он видел, как маленькая Пита погрузилась в это озеро и больше не вернулась на берег!

Но из двух зол его быстрый ум избрал меньшее. И не успел замереть крик Сабор, нарушивший тишину джунглей, как Тарзан прыгнул в озеро и почувствовал, как холодная вода сомкнулась над его головой.

Как и все обезьяны, он не умел плавать, и все же не потерял обычной находчивости — признака живого и изобретательного ума.

Энергично барахтаясь, мальчик обнаружил, что может не только держаться на воде, но и передвигаться в ней. Тогда, поднимая тучи брызг, Тарзан поплыл параллельно берегу, на котором свирепый зверь сидел над безжизненным телом его маленького приятеля.

Львица была бы непрочь схватить и вторую обезьяну — она напряженно следила за Тарзаном, очевидно, соображая, стоит ли эта безволосое существо того, чтобы сунуться за ним в воду… И тут, кашляя и захлебываясь, мальчик из последних сил испустил громкий предостерегающий крик своего племени.

Почти немедленно из джунглей донесся ответ, и тотчас сорок или пятьдесят обезьян помчались по деревьям к месту трагедии.

Впереди всех неслась Кала, узнавшая голос своего Тарзана, а за ней спешила мать того детеныша, который лежал мертвым под окровавленной лапой Сабор.

Огромная львица отнюдь не желала встретить бешеный натиск стаи разъяренных человекообразных обезьян. Было ясно, что охота прошла впустую!

С утробным рыком желтая кошка быстро прыгнула в кусты и скрылась.

Теперь Тарзан смог вылезти на сушу и терпеливо перенести поцелуи, объятья и шлепки встревоженной матери, которая выражала то свой гнев по поводу непослушания сына, то радость оттого, что он остался жив. Точно так же поступила бы на ее месте и любая человеческая мать любого цвета кожи!

Чувство гордости из-за того, что он вышел живым из смертельно опасной переделки, смешалось в душе Тарзана с совершенно новыми ощущениями, вызванными купанием в озере. Он сумел сделать то, чего еще не делал никто из его соплеменников!

С тех пор Тарзан никогда не упускал случая окунуться в озеро или реку, приводя в отчаяние многострадальную Калу.

Горилла никак не могла привыкнуть к новому чудачеству приемного сына, ведь все обезьяны инстинктивно не любят воду и уж тем более никогда не погружаются в нее.

Вся стая еще долго обсуждала происшествие со львицей: такого рода случаи нарушали однообразие жизни в джунглях, и хотя порой кончались трагически, без них существование обезьян было бы лишь скучной чередой сна и поисков пищи.

Племя, к которому принадлежал Тарзан, кочевало по местности, простиравшейся на двадцать пять миль вдоль морского берега и на пятьдесят миль вглубь страны. Изо дня в день обезьяны бродили по этой территории, и, если хватало еды, целыми неделями оставались на одном месте. Потом они снимались с места и откочевывали на другой конец своих владений, и так как могли передвигаться по деревьям гораздо быстрее, чем люди по земле, часто преодолевали это расстояние за пару дней.

Переходы и остановки зависели от обилия или недостатка пищи, от условий местности и от присутствия опасных зверей. Следует сказать, однако, что Керчак был непоседой и зачастую заставлял обезьян сниматься с насиженного места только потому, что ему надоедало там оставаться.