Наташа вернулась на топчан и долго сидела без движения.
В углу послышались возня, писк, и две крысиные тени метнулись Наташе под ноги. Громко взвизгнув, Наташа вскочила на топчан, больно ударилась затылком о потолок и замерла.
Крысы свирепо дрались, а когда они исчезли, Наташа ещё долго стояла на топчане, боясь опустить ноги на пол. Она потеряла представление о времени. Но вот в коридоре опять поднялся шум. Говорили громко, возбуждённо. Она прислонилась к двери, пытаясь разобрать слова, и отчасти ей это удавалось. Она ясно услышала, что произносили имя капитана Крылова. Наконец шум смолк, очевидно, говорившие вошли в кабинет майора Демеля.
Наташа не двигалась, бессмысленно уставив глаза в стену. «Почему они говорят о Николае?» И вдруг опять представила его, вбегающего во двор… Демель стреляет из пистолета, и Николай, пробежав по инерции ещё несколько шагов, замертво падает в сугроб. Наташа застыла, сжалась в комок. Она ощутила, как страх пробирается к ней в сердце, сковывает волю…
Резко распахнулась дверь, на пороге вырос солдат:
— На допрос!
Майор Демель понимал, что Наташа знает многое и через неё можно основательно потрясти городское подполье. Он решил ещё раз допросить её и только после этого отправить в губернское управление гестапо. Там пусть делают с ней, что хотят.
Когда Наташа вошла в кабинет, Демель вежливо предложил ей кресло. Она с удовольствием села, тепло приятно разлилось по телу, не хотелось говорить, смотреть и даже думать. Вот так бы сидеть долго, долго, расслабив мышцы, закрыв глаза…
Демель, верный себе, автоматчиков выставил за дверь, остался наедине с арестованной.
— Последнее свидание, фрау Наташа, — любезно улыбаясь, тихо проговорил он. — Хотелось бы, чтобы оно было обоюдно приятным.
Наташа промолчала.
— Я надеюсь на ваше благоразумие. Сообщите мне кое-какие данные о ваших знакомых в городе, адреса, явки…
Тепло продолжало окутывать Наташу, её клонило ко сну, она с трудом подняла веки и устало произнесла:
— Я не буду с вами разговаривать, пока мне не дадут поесть. И горячего кофе или чаю.
Демель встрепенулся. Встал из-за стола, вышел в коридор и, не закрывая двери в кабинет, отдал распоряжение. Вернувшись на своё место, он долго и пристально смотрел на Наташу и, наконец, проговорил:
— Я преклоняюсь перед вами! Обаяние ваше беспредельно! Вы измучены страхом, мыслями о смерти, не спали всю ночь, наконец, вы голодны, не имели возможности заняться своим туалетом, и всё же — вы само очарование!
Наташа посмотрела на Демеля, тут же вздрогнула и опустила глаза: выражение его лица не соответствовало словам, которые он произносил. В его глазах была пустота. «Живой мертвец», — с ужасом подумала она.
Принесли завтрак. Наташа ела, а Демель не спускал с неё глаз. Эта женщина не давала ему покоя. Совершенно запутавшийся в своих мыслях и чувствах, он продолжал выполнять свои ставшие привычными обязанности, почти автоматически, ни во что не веря, ни на что не надеясь. Ко всему он стал равнодушен и безразличен, и только Наташа будила в нём временами что-то давно забытое, светлое и тревожное… Жалкие тени этого чувства посещали его. Они появлялись в глубине сознания, слабые и безвольные, а глаза даже и в эти моменты оставались пустыми.
Демель не уловил впечатления, которое он произвёл на Наташу. Таинственно, значительно, с заметной долей сочувствия и доброжелательности, он произнёс:
— Наташа, с вашим обаянием и талантом вы сделали бы блестящую карьеру в нашей системе.
— Вас уполномочили вести разговор?
— Я уже говорил вам, что могу составить протекцию. Почти стопроцентная гарантия.
— После того, что вам известно обо мне?
— Это не так уж важно.
— Интересно, — задумчиво проговорила Наташа.
— Ну и как?
— Взвешиваю, что я получу от вас?
— Свободу, деньги, роскошную жизнь.
— И всё?
— Что же ещё?
— Не будем играть, — твёрдо сказала Наташа, — ничего мне от вас не нужно. Вы предлагаете мне смерть физическую заменить смертью нравственной. Здесь мы не поймём друг друга и никогда не договоримся.
Демель задумался. Взъерошил чёрные волосы и доверительно спросил:
— Вы не позируете?
— Разве я похожа на актрису?
— Не знаю… Но ваша решимость поражает. Я не уверен, что любая, даже самая лучшая, государственная система, созданная разумом и волею человека, достойна такой жертвы. Вы отказываетесь от жизни. Во имя чего?
— Во имя жизни. Одному человеку для счастья много богатств не нужно, не это для счастья главное. Шварц этого не мог понять, а вы, мне кажется, понимаете. Поэтому вам и тяжело.
Читать дальше