Александр Кикнадзе - Кто там стучится в дверь?

— Очень хорошо, что вы говорите по-немецки, я почему-то это предполагал. Так с кем вы были знакомы?

— Я был знаком... — Канделаки сделал вид, что колеблется: выдавать или не выдавать товарища.

— Фамилия, мне нужна фамилия! — приказал полковник. Он решил: раз русский потерял уверенность в себе, — значит, нельзя терять времени, надо действовать быстро и решительно. — Фамилия, вы обязаны назвать ее... Отвечайте.

Канделаки посмотрел на полковника усталым, безнадежным взглядом:

— Что вы мне можете гарантировать, если я ее назову? Что мне могут гарантировать большевики, я знаю прекрасно, ибо им сразу же станет известно, кто провалил их агента. Что можете противопоставить им вы?

— Я обещаю ходатайствовать о сохранении вам жизни. Этого достаточно?

— Я должен немного прийти в себя. Попросите, если можно, шнапса.

Есть несколько минут на то, чтобы придумать легенду. Очень подошел бы обер-лейтенант. Но он передал пилку. Неизвестно, что заставило его сделать это. На провокацию не похоже — что за смысл в ней? Подарок от Евграфа. На полчаса работы осталось. Не перевели бы только в другую камеру. Нет, обер-лейтенант не годится. Остается ефрейтор. Не важно знать его фамилию. Важно придумать легенду. Где я мог встречаться с ним до войны? Предположим, в Минске. В какое время? Скажем, в сентябре сорокового года. Но они быстро установят, что в сентябре ефрейтор безотлучно находился в Магдебурге или Лейпциге. Не годится. А если он из советских немцев, заброшенных в Германию задолго до войны под чужим именем? Ерунда. Немцы без труда прослеживают родословную любого своего гражданина до пятого или шестого колена — надо искать что-то другое. Что бы сказал физиономист, посмотрев на ефрейтора? Аккуратен, не лишен корыстолюбия... Возможно, не лишен корыстолюбия. Продался сперва одной разведке, потом другой. А если введут ефрейтора, скажу ему: «Вы видели, я держался до последнего и еще сверх того. Теперь игра проиграна. Мне обещали сохранить жизнь». И посмотрю на него так, будто прошу прощения. Пожалуй, хватит.

Канделаки поставил рюмку шнапса на подлокотник и сказал:

— Фамилию его я не знаю. Знаю, что его называли «Б-семнадцать».

— Это был?

— Человек в форме ефрейтора.

— Хорошо, приготовьтесь. Мы устроим маленькую очную ставку. Но если вы обманули... помните, что вам обещали? Вы не имеете статута военнопленного. Вы имеете статут бандита-партизана, повинного в гибели германского генерала.

Через два часа избитого, окровавленного Канделаки втащили в камеру и окатили водой из ведра. Когда стемнело, Канделаки заставил себя подняться. Встал на табурет, сделал попытку подтянуться, как утром. Сил не хватило. Решетка оставалась нераспиленной.

Строки из донесения:

«Служба безопасности. Строго секретно.

Сегодня в 23 часа 07 минут группа русских лазутчиков, одетых в германскую военную форму (восемь — десять человек), совершила налет на городскую тюрьму. Нападающим удалось бесшумно снять часового у левого крыла. Один из лазутчиков поднялся по кирпичной стене до третьего этажа и распилил решетку камеры, в которой был заключен террорист Захаров — участник группы, напавшей на генерала Бартиника. Захаров был спущен на веревке. Когда же начал спуск лазутчик, его обнаружил начальник караула Руланд, который поднял тревогу и открыл огонь. Русский был сбит. Однако вражеским агентам удалось подобрать его. В завязавшейся перестрелке ефрейтор Ганс Руланд был смертельно ранен и скончался, не приходя в себя, по дороге в госпиталь.

Есть основания полагать, что операция была тщательно подготовлена и что взрыв в приемной полковника Нольте — одно из ее звеньев. Взрыв должен был отвлечь часть сил, ответственных за охрану тюрьмы. Это обстоятельство затруднило своевременную задержку группы. Однако в настоящее время принимаются самые энергичные меры. Лазутчики вместе с Захаровым скрылись на грузовой машине — полуторатонке, принадлежавшей жандармскому управлению. (Она была похищена двумя неопознанными мужчинами и одной женщиной.) Машину видели на улицах Бисмарка и Церковной. Вдогонку посланы два взвода мотоциклистов. Есть основания полагать, что часть нападавших скрылась в городе. Близлежащие кварталы оцеплены. Ведется тщательное расследование. О ходе его руководство службы будет получать регулярную информацию».

Пропиталась кровью торопливо наложенная на лоб Приможа Чобана повязка. Прерывается дыхание. Бондаренко, сидящий за рулем, гонит машину по проселочной дороге к реке, к спасительной Ворскле, за которой — свои. Кусает губы каждый раз, когда подпрыгивает на ухабах машина. Бондаренко смотрит на словенца, и нога сама тянется к тормозу, но, если их обнаружат до переправы — конец не только Приможу. Впился глазами в дорогу. Жуткая темень кругом.