Олег Грудинин - Комсомольский патруль

— Подведем первые итоги, — пробасил он мне в телефонную трубку. — Как прошел рейд, какие выводы и проблемы. Словом, к восемнадцати ноль-ноль — у меня.

Выводы у нас были печальные, проблемы — серьезные. Пришли мы хмурые, расстроенные. А когда все уже были в сборе, зазвонил телефон: Иванов сообщил, что задерживается на заводе и, вероятно, в райком прийти сегодня не сможет. Это еще больше огорчило нас. Настроились всё же...

Больше всех огорчился Костя Лепилин. Он, когда еще на собрании актива утверждали членов штаба, предупредил, что у него очень мало свободного времени.

— Я в институте заочно занимаюсь, — перечислял он по пальцам, — и в секции самбо, в спортивном обществе, не говоря уже о том, что работаю на производстве. И по хозяйству мне нужно как-никак помогать. Дед у меня человек пожилой. Стыдно, если он за меня дрова колоть станет или еще что... Может, вы кого-нибудь другого в штаб введете? А я, как член пленума, буду разовые поручения выполнять, пусть и большие...

Косте сказали на собрании, что всячески ему помогут, и посоветовали планировать время так, чтобы хватало на все.

— Вот и планируй, — горячился Костя, услышав, что Иванов не придет. — Он первый чужим временем не дорожит. Безответственность!

Но сердись не сердись, а вечер неожиданно оказался свободным.

Наверно, это был первый за долгое время свободный вечер не только у Кости, потому что мы все растерянно поглядывали на часы. А Костя, поворчав еще немного, покачал головой и ушел. Но скоро вернулся с гармонью.

— Сидите, сидите, — мрачно сказал он, хотя никто из нас и не собирался вставать. — Покажу вам свои способности. Разойдетесь поодиночке, на душе еще хуже будет.

И запела гармонь.

Конечно, в нашем райкоме есть радиоприемник «Урал», есть два телевизора, электропроигрыватель последней марки. Но гармонь вдруг создала в кабинете Иванова особую обстановку: не деловую, но очень нужную в тот момент, — обстановку боевого привала.

Ценные кубки-призы на стальном крашеном сейфе, красный бархат стола, шитые золотом тяжелые кисти знамен районной организации — все это вдруг как бы утратило свою священную строгость, но зато стало более близким, простым, доступным.

Втайне я пожалел в тот вечер, что в кабинете первого секретаря так редко играет гармонь. Это, может, потому, что у нас не сельский райком, а райком комсомола громадного промышленного центра? Район-то наш больше иного города. Нет, все же зря! Молодец Лепилин! Вон даже лица у ребят повеселели.

Я слушал Костю, но меня все время мучила мысль, с которой я пришел в райком: «Первый рейд мы провели неумело и даже грубо. А что же дальше?»

Мы задержали в тот вечер сорок человек: хулиганов, сквернословов, пьяниц. Видимо, они будут попадаться и впредь. Что с ними делать, как перевоспитывать?

А гармонь тем временем пела. И, вероятно, из-за этой мысли как-то совсем по-особому звучали слова старой комсомольской песни:

Оказывается, не только меня так волновал наш первый рейд. Нина Корнилова, тоненькая девушка с горячим взглядом продолговатых зеленых глаз, вдруг сказала:

— Ничего, ребята, мы еще покажем, у кого сила!.. Нам бы только закон такой — всех хулиганов в тюрьму! Милиция и мы живо бы их за шиворот.

— Это даже хорошо, что Иванов не приехал, — усмехнувшись, сказал Болтов. — Отчет наш был бы неказистый: о таком рейде и говорить нечего. Вот проведем еще несколько, себе в актив запишем, тогда можно и секретарю и кому хочешь докладывать.

Нахмурившийся от слов Болтова Костя неодобрительно покачал головой и снова растянул мехи.

— Нет, ты не права, — медленно повернулся к Нине Павел Сергеев, вечно взъерошенный паренек, формовщик шестого разряда. — В тюрьму — это легче всего... Говорить с людьми надо больше, разъяснять. Вот на вашей фабрике общие собрания проводятся, а цеховые, где, кажется, только бы с людьми и поговорить, — с пятого на десятое. Потому и дела у вас там хуже, чем у других. За такую работу тебя первую за шиворот надо взять.