Вадим Новосадов - Маска Гермеса

- Но ты, могла бы, окончить эти режиссёрские курсы, и у нас, в стране, - не отступала мать после некоторой паузы.

- Нет, я предпочитаю учиться заграницей. Там меньше контроля с вашей стороны. А ещё меньше – лести. Я намерена испытать себя по настоящему в беспристрастных для себя условиях.

- Именно там, для тебя менее благоприятные условия. Тамошняя пресса агрессивна, она будет следить за каждым твоим движением. За твои неудачи тебя будут есть заживо, а твоя свобода, о которой ты так мечтаешь, может уронить честь родственника. Ты хоть осознаёшь это?

- Уронить честь можно только свою, мама. А то, что там жёсткая конкуренция, меня, это, только вдохновляет.

- Ни отчим, ни тем более дядя не одобрят. Кроме всего прочего, стоит вопрос оплаты твоего проживания и обучения. Мы не сможем платить за то, что нам не по душе.

На Анну эта жёсткая несговорчивость произвела впечатление, она сбросила с себя насмешливую манерность.

- Племянница из знаменитой семьи составит честь любого учреждения.

- Не смей прикрываться именем своих родственников, - вознегодовала Ирина Сергеевна.

Анна на секунду потеряла бунтарский дух, её смущало, или, пожалуй, задевала обида матери, в чём она видела явную натяжку, а то и ложь.

- На твоего дядю смотрит весь мир. Нашу семью обвинят в коррупции, - тихо произнесла Ирина Сергеевна, будто открывая какую то страшную тайну.

Анна чуть ли не зарыдала от отчаяния.

- Мама, мы ведь проводили каникулы на островах, не один раз, и не за свой счёт.

- Мы гостили у своих друзей, на их частных владениях. Это допустимо, потому что так принято. Совсем другая история.

- Какая нелепость. Я не имею право на успех, потому что он будет оцениваться только моей принадлежностью к мужу моей тётки?

- Родителей, милочка, не выбирают.

- Но ведь я выбираю своё поприще.

- Мы тебе желаем только добра.

- Все родители так говорят… А я что, хуже чужих людей? Для него моё обучение - копейки.

Упрекающий, но очевидный выпад, обескуражил мать.

- Так он для тебя почти не существует. И то чем я занимаюсь - благотворительность, где нет личной заинтересованности.

- Личная заинтересованность есть всегда.

- Нельзя быть такой эгоисткой.

- Требование права на выбор – эгоизм? Оплачивать обучение другим, но свою дочь превращать в падчерицу изгоя. Разве это не деспотизм? - с расстановкой, но повышенным тоном заявила Анна.

- Ты больна обычным юношеским максимализмом. Это пройдёт. Тебе рано быть совсем самостоятельной. Мы живём в агрессивной, интригующей среде. Дядя наложит запрет на твою вольницу.

- Я не в клетке. Поеду в Париж, буду подрабатывать официанткой, - с издёвкой ответила она.

С сожалеющим, но непоколебимым видом, Ирина Сергеевна вышла из гостиной, дочь также удалилась в свою комнату. Анна знала, что через какое то время мать вернётся, снова ища с ней контакта, проверить, насколько сильно впечатление дочери и способна ли она ещё сопротивляться.

Позже, она удостоверилась в том, что дочь не сникла от обиды и оставила её в покое на продолжительное время. Но упрямая Анна замыслила интригу.

Её ограниченная свобода в развлечениях, и во всём остальном, не касалась доступа к Интернету. В течение нескольких последующих дней, она разослала обращения в ряд заграничных учебных заведений, чтобы ей предоставили стипендиальный грант, а также студиям и продюсерам для спонсорства её начинаний в киноиндустрии.

Служба безопасности не просматривала её электронную почту в момент передачи, иначе Панина старшая тут же пресекла этот коварный бунт. Вирус гласности был запущен. Попав в питательную журналистскую среду зарубежья, он распространился со скоростью эпидемии. До российской прессы он тоже докатился, однако, лишь в некоторые оппозиционные газеты. Хотя и этого хватило, как слабого голоса в горах с лавинной опасностью.

Однажды вечером, едва Ирина Сергеевна вернулась домой со службы, где она возглавляла благотворительный фонд, как её энергичные шаги приблизились к комнате дочери, и дверь, с таким же щедрым в своей строгости жестом, распахнулась. На столешницу она бросила несколько российских газет. Анна боролась с волнением, хотя и готовилась к неизбежному скандалу.

- Ты хоть понимаешь, что ты натворила?

Анна взяла ворох бумаг, мельком взглянула на них и бросила на прежнее место, не вставая с кресла.

- Мало того, мне пришло несколько положительных ответов, - сдавленным голосом ответила она.

Несмотря на первоначальный царственно грозный вид, Панина старшая, бессильно опустилась на диван. С минуту собиралась с мыслями, опасаясь ещё сильнее обидеть обезумевшую дочь, и в то же время, понимая необходимость жёстко ограничить своеволие.