Виктор Вучетич - Поединок. Выпуск 3

— Я хочу выйти, поручик, — Клавдия Ивановна искоса взглянула на офицера.

— У меня есть приказ, мадам, после двадцати одного часа никого не выпускать из здания, — офицер говорил четко, даже красиво. И пожалуй, любовался звуками собственного голоса.

— Это что-то новое...

— Совершенно верно, мадам... Сегодня в перестрелке уничтожена разведгруппа красных. Обнаруженный у них топографический план местности свидетельствует, что они шли именно сюда, на Голубую дачу. Поэтому поступил приказ усилить караулы. А внутренний распорядок сборов перевести на особый режим.

— Мне срочно необходимо увидеться с капитаном Долинским. — Ничего другого она не смогла придумать.

Офицер взял под козырек.

— Я приложу все усилия, чтобы связаться с капитаном по телефону... Мадам, прошу вас пройти в свою комнату.

Она вновь зажгла свечу. Шампанское еще пузырилось в раскупоренной бутылке, отливало голубой зеленью.

Молния полыхала за окном, бело прыгала над морем, над горами. Дождь валил, как толпа.

Было страшно. Было беспомощно. Она не имела понятия, можно ли извлечь взрыватель обратно. Но хорошо помнила о другом. Он все равно взорвется. Даже извлеченный. Сам по себе. Поскольку химический. Что он щелкнет, как пугач. Или разнесет комнату? Грек Костя не говорил об этом. Костя сказал, что динамита много. Динамита хватит на корабль, не то что на дачу. А про силу взрывателя Костя не сказал ничего.

Часы показывали без пяти минут десять. Пятнадцать минут надежды.

«Надо думать, — сказала она себе. — Надо думать. Успокоиться и думать. Как обычно. И тогда все будет хорошо».

Ночь с дождями и молниями уже однажды была в ее жизни...

— Меня ищут жандармы, — сказал незнакомый парень с мокрыми волосами, которые, словно тина, свисали поперек его лба.

Это было в Ростове. Клава снимала комнату в маленьком доме в районе Нахичеваня. Хозяйка — добрая упитанная старушка — страдала глухотой. И Клава могла играть на пианино даже ночами. Видимо, на вальс Шопена и постучался этот парень, мокрый с ног до головы. Ей, молодой девушке, казалось просто невероятным, что в такое осеннее ненастье кто-то может ходить по улицам.

Парень часто дышал, но испуг не коснулся его лица, а глаза были умные и спокойные. Он сказал:

— Я нырну под вашу кровать.

И она не возразила, а согласно кивнула в ответ. Ей нравились вот такие отчаянные ребята.

Жандармский офицер появился в дверях всего лишь минуты три спустя.

— Вы одна? Вас никто не беспокоил, барышня?

— Кроме вас, никто.

— Барышня не очень любезна.

— Вы мешаете. У меня завтра экзамен.

Топая, жандармы удалились. Их голоса еще слышались с улицы — стражи престола прочесывали весь район. Клава вернулась к пианино. Играла долго и хорошо.

— Вы молодец, — сказал парень, выбравшись из-под кровати. Потом он вынул из-за пазухи пачку листовок. Удовлетворенно заметил:

— Не промокли.

И с горечью:

— Жаль, котелок с клеем я потерял.

— Есть клей, — сказала Клава. — В комнате обновлялись обои. И осталось почти полбанки хорошего клея.

— Вы совсем молодец, — обрадовался парень.

— Это страшно, клеить листовки?

— В такую погоду холодно.

— Можно я помогу вам, — еще секунду назад Клава не думала об этом, и эта просьба или предложение вырвалось у нее непроизвольно, как вздох.

Парень посмотрел на нее пристально. Спросил:

— А экзамены?

— Я способная, — похвалилась Клава беззаботно, весело.

Накинув пальто, она загасила свечи. И вышла вслед за парнем. Шепотом спросила в саду:

— Вы анархист?

— Я большевик.

...В дверь постучали. На пороге стоял начальник караула. Тень от двери, точно вуаль, прикрывала его лицо.

— Мадам, — почти торжественно сказал он. — Капитан Долинский у телефона.

Она торопливо прошла за поручиком полутемным коридором, лестницей под мягкими дорожками. В комнате, отведенной для дежурного офицера, висела аляповатая картина, изображающая обнаженную женщину, выходящую из морской волны. Едва ли Афродита появлялась из моря так непристойно.

Телефон исказил голос Долинского до такой степени, что вначале Клавдия Ивановна даже сомневалась — разговаривает ли она с капитаном.

Она сказала:

— Меня не выпускают. Прикажите, чтобы меня выпустили.

— Это опасно, — ответил он. — И потом такая погода...

— Но мне срочно нужно в Лазаревский.

— Зачем?

— Я не могу сказать этого по телефону.

— Хорошо. Я приеду минут через тридцать.

Ей не оставалось ничего, как передать трубку поручику.