Владимир Максаков - Глубокий рейд. Записки танкиста

За весь переход никого на пути не встретили и к семи часам утра уже прибыли на место.

Хутор, состоявший когда-то из пятнадцати домов, был до основания разрушен. Кое-где еще торчали полуразваленные трубы русских печей. Жители разоренного хутора разошлись к родственникам и знакомым по окрестным селам. Место для остановки было очень удобным. Ни одного села ближе пяти километров, а рядом густой хвойный лес. Под ветвями огромных елей легко было укрыть танки. Отряд рассредоточился, но машины мы поставили на расстоянии пятнадцати метров друг от друга.

Ветер утих, и повалил крупный пушистый снег. Ничего не было видно в десяти шагах. Погода пока что работала на нас. Полчаса, час такого снегопада — и сугробы укроют не только следы гусениц на дороге, но и отлично замаскируют наши танки.

В машинах оставались дежурные. Танкисты вместе с десантниками отогревались в наскоро сооруженных из брезентов палатках у плоских железных печек, предназначенных для обогрева танков при длительных стоянках. На опушке леса встали дозорные.

Ваня Рыбалченко получил первое боевое задание. Снова переодевшись в свои рваные брюки и телогрейку, в ушанку из собачьего меха, он вместе с Овчаренко уходил в разведку. Вид у Овчаренко был тоже вполне подходящий, но почти все шло насмарку из-за того, что он не имел гражданских документов. Поэтому по возможности он не должен был попадаться на глаза немцам и полицаям.

Разведчики отправлялись в большое село Поповку, расположенное в семи километрах от Червякова. У Вани там жили родственники. К четырем часам дня разведчики должны были возвратиться в отряд. Темнеть начинало рано, и не позже шести часов вечера я предполагал снова выступить.

Ваня и Овчаренко ушли. Все было спокойно. Снег сыпал не переставая. Я сильно продрог, хотя оделся тепло. Над палаткой поднимался легкий дымок из железной трубы, выведенной под край брезента. Он манил меня к огню.

Вынужденное бездействие всегда угнетает, а здесь, в тылу врага, нервы у всех нас были напряжены. Некоторые, менее выдержанные, вроде автоматчика Величко, могли размагнититься. Следовало чем-то занять людей. Хотелось поговорить об этом с Кудряшовым, а его поблизости не было. Спросил у дежурных, но они тоже его не видели. Из палатки под большой елью выскочил раскрасневшийся Свиридов. Схватив пригоршню снега, он стал жадно глотать его.

— Свиридов, что ты делаешь? — окликнул я его.

— Пить до смерти захотелось, товарищ командир.

— То-то, до смерти. Свалиться захотел, что ли? Замполита не видел?..

— Он тут в палатке с нами, — заулыбался Свиридов. Там Мальченко комедию про Чечирко рассказывает.

Я вошел в палатку. Здесь царило большое оживление, казалось, что люди забыли об опасности. В центре палатки сидел башенный стрелок Мальченко. Он рассказывал о похождениях Чечирки, а тот, большой и неповоротливый, ерзал на обрубке бревна, шмыгал носом и вообще всем своим видом показывал крайнее смущение и протест против насмешек над ним.

Второй санитар Варламов, присев на корточки, подбрасывая в печку дрова, представлял собой полную противоположность Чечирке. Щупленький, низкорослый Варламов иногда также был объектом веселых шуток и дружеского подтрунивания со стороны товарищей. Их с Чечиркой здесь звали: «Пат и Паташон». Исключительная привязанность этих двух противоположных по внешности и по характеру людей была всем известна. Главенствующую роль в этой паре играл маленький Варламов. Чечирко его слушался во всем и все его указания выполнял беспрекословно. Варламов же заботился о своем беспомощном в житейских мелочах друге-богатыре, как о маленьком ребенке, и открыто опекал его. Некоторые шутники побаивались острого насмешливого языка Варламова, но, подшучивая над Чечирко, задевали иной раз и его защитника. Тогда Варламов начинал огрызаться.

Одно появление друзей всегда вызывало веселые улыбки. А когда у них самих было настроение посмеяться, Варламов брал Чечирку за руку и важно с ним шествовал по подразделению.

Сейчас Чечирко беспомощно оглядывался на своего маленького могущественного друга, но тот ковырялся в печке, как будто вовсе не замечая, в каком тяжелом положении находится его товарищ.

В черных глазках Варламова поблескивали веселые огоньки. Видно, сегодня он выгораживать своего друга не собирался и отдал его шутникам на полное растерзание.

Я прошел к печке, около которой, сняв шапку и улыбаясь в усы, сидел Кудряшов. Он подморгнул мне, указывая на обрубок полена: сядь мол, и, обратившись к Мальченко, спросил: