Джеймс Кервуд - Золотая петля

— Простая петля для ловли кроликов, мсье… — продолжал Пьер. — Она вывалилась у него из мешка прямо в снег…

И он протянул ее Филиппу. Тот нетерпеливо схватил ее и стал разглядывать. Свисавшая с потолка лампа освещала весь стол и их головы и плечи. Рассмотрев петлю, Филипп вдруг вскрикнул от удивления. Пьер ожидал этого. Сначала Филипп не доверял ему, а теперь наконец-то сам убедился. Некоторое время казалось, что он перестал даже дышать. Лампа освещала то, что он держал в руке, а он, широко раскрыв глаза, смотрел на это нечто и от изумления не двигался. Это был силок. В этом не могло быть ни малейшего сомнения. Он был сплетен из волос длиною чуть не в целый аршин, с одного конца имел петлю и с другого — двойной узел.

Но удивительнее всего было то, что этот силок был сплетен из золотых волос женщины. Он представлял собою золотую петлю!

Процесс человеческого мышления иногда не останавливается на своем пути, чтобы обсудить свои дальнейшие действия, а сразу делает скачок к немедленному и подчас неожиданному решению, которое, благодаря именно этой внезапности, является точно снег на голову. Вскрикнув один раз от удивления, Филипп больше не издал ни единого звука. Он не сказал ни одного слова Пьеру. Среди наступившей вдруг тишины слышно было, как его часы тикали, точно барабан. Затем, не спеша, он выпустил из пальцев шнурочек из шелковых волос, поднял глаза и встретился со взглядом Пьера. Оба знали, о чем каждый из них думал. Если бы волосы были черные! Если бы они были рыжие! Если бы даже в них была грубая краснота эскимосской шевелюры с верхнего течения реки Макензи!

Но нет, волосы в петле были золотые, — так и отливали светлым золотом!

Все еще не говоря ни слова, Филипп вытащил из кармана нож, отрезал им петлю от доски, к которой она была прикреплена, и стал тщательно расплетать ее, пока наконец перед ним на столе не оказались длинные пряди волнистых волос. Если он до сих пор сомневался, то теперь не было места ни малейшему сомнению. Он не мог припомнить, где и когда в своей жизни видел женщину, у которой были бы волосы такого настоящего золотого цвета. Это было вовсе не червонное золото. В волосах не было ни малейшего оттенка красной меди, когда они лежали на столе и отражали от себя ламповый свет. Они были точно лен или точно расчесанный шелк и настолько тонки, что, глядя на них, он удивлялся тому терпению, которое потребовалось для того, чтобы сплести из них петлю. Опять он посмотрел на Пьера. Тот же самый вопрос занимал и его.

— Отсюда вытекает, — прервал наконец молчание Пьер, — что у Брэма есть женщина.

— Безусловно, — ответил Филипп.

Это последнее слово, то ударение на нем, которое сделал Филипп, так многозначительно посмотрев на Пьера, повлекли за собою новый, более страшный вопрос, который уже некоторое время занимал собою обоих. Пьер пожал плечами. Он не мог на него ответить. Пожимая плечами, он вдруг вздрогнул. Когда ветер неожиданно потряс дверью, то ему казалось, будто в нее постучалось человеческое существо, и он тотчас же повернулся к ней лицом.

— Черт возьми! — воскликнул он, придя в себя и обнажая в улыбке перед Филиппом свои белые зубы. — Какой я стал нервный! И это после того, как я увидал тогда при свете костра Брэма и его волков и нашел вот это!

Он указал на блестевшие волосы.

— Видали вы когда-нибудь такие волосы, Пьер?

— Нет, мсье. Ни разу в жизни.

— Но ведь вы же встречались с белыми женщинами в форте Черчилл, в фактории Иорк, в Лаклабише, в Кумберлэнд-Хаузе и в форте Альбани?

— Да, конечно, и даже во многих других местах, мсье. Но нигде никогда не сталкивался с женщиной, у которой были бы такие волосы.

— А насколько нам известно, Брэм никогда не отлучался со своего Севера южнее Форт-Чипевайана, — продолжал Филипп. — А это-то и заставляет нас призадуматься. Не правда ли, Пьер? Поневоле начнешь задавать себе вопросы. А как на них ответить? Как ваше мнение?

Пьер был полуфранцуз-полуиндеец. Зрачки его расширились, когда он встретил на себе пристальный взгляд Филиппа.

— Надо подумать, — ответил он с тревогой. — Не забывайте, что это каторжник и… и, как некоторые убеждены, — оборотень. Я не суеверен, мсье, — нет, нет! — я вовсе не суеверен. Но о Брэме и об его волках ходят такие странные слухи, будто он продал дьяволу свою душу, будто может летать по воздуху и сам по собственному желанию оборачиваться в волка. Поэтому — что же тут удивительного, если он вдруг стал ловить кроликов женскими волосами?