Джеймс Кервуд - Пылающий лес

Дэвид сознавал, что и он был небезупречен. Он поддавался той же самой слабости, что и начальник N-ской дивизии, когда они чуть не повздорили из-за Кармин Фэнчет.

— Клянусь небом, она непричастна к преступлению своего брата! — говорил Мак-Вейн. — Я ручаюсь за это своей головой, Карриган!

И так как начальник дивизии с его шестидесятилетним опытом был убежден в этом, то Кармин Фэнчет не задержали как сообщницу, и она вернулась в свою родную глушь, не задетая правосудием, потребовавшим жизнь ее брата. Он никогда не забудет своей последней встречи с Кармин Фэнчет и ее глаз — огромных, черных, сиявших благодарностью при виде старика Мак-Вейна и загоравшихся огнем смертельной ненависти при взгляде на него. Он тогда же сказал Мак-Вейну:

— Мужчина расплачивается, а женщина уходит. Воистину правосудие — слепо!

Мак-Вейн ничего ему не ответил.

Этот случай живо вспомнился Дэвиду, ожидавшему Бэтиза. Ему стала понятна теперь точка зрения Мак-Вейна, и это утешало его, так как его собственная логика хромала. Но если бы Мак-Вейн мог сейчас сравнить обеих женщин, то ясно, к какому бы пришел он выводу. Против Кармин Фэнчет не было никаких достоверных улик, если только не считать преступлением ее отчаянную борьбу за жизнь брата. Но против Жанны-Мари-Анны Булэн улики были налицо. Она покушалась на убийство, и поэтому Кармин в глазах Мак-Вейна стояла бы гораздо выше.

Но и этот ясный вывод, говоривший не в его пользу, не подействовал все же на Дэвида. Ведь будь Кармин Фэнчет на месте жены Сен-Пьера, она разом прикончила бы его там же на песке. Она поняла бы, как опасно оставить его в живых и, наверное, приказала бы Бэтизу утопить его в реке. Жена Сен-Пьера ударилась в другую крайность. Она не только раскаялась, но постаралась всячески загладить свою ошибку и дошла при этом до крайней неосторожности. Она откровенно сказала ему, кто она такая, она позволила ему войти под ее кров; желая исправить содеянное, она безнадежно запутала себя в сетях правосудия, если только правосудие вздумает в это дело вмешаться. Во всем этом она проявила большое мужество и присутствие духа. «Такой женщиной, — подумал Карриган, — Сен-Пьер может справедливо гордиться».

Он снова принялся осматривать каюту, и все, что он видел, говорило с ним живым языком и возвращало к действительности. Все говорило ему, что он находится в храме, созданием мужчиной для женщины, которой он поклонялся, и этим мужчиной был Сен-Пьер. Сквозь выходившие на запад окна виднелось сияние заходящего солнца, словно благословлявшего этот уголок. Он находился в обители великого счастья, потому что только великое счастье и страстное упоение могли создать всю эту окружающую его обстановку. Все, что богатство и упорный труд могли взять из цивилизованного мира, находившегося за тысячу миль отсюда, все это было к услугам жены Сен-Пьера. И внимательно осматриваясь кругом, Дэвид понял, что женщина была счастлива. На столе лежало ее вышивание и оконченный наполовину абажур. Рядом открыт модный журнал, отпечатанный в городе, в четырех тысячах миль отсюда. Были и другие журналы, и множество книг, и открытые над белыми клавишами ноты, и вазы с желтыми и красными полевыми цветами и серебристыми березовыми ветками. А на одной из белых медвежьих шкур спала на солнышке кошка.

Он стал чувствовать какую-то неловкость. Эта каюта была ее святилищем, ее заветным уголком, а он на три дня ее отсюда выгнал. Ведь другой комнаты не было. В порыве раскаяния она отдала ему самое дорогое, что было у нее. И опять проснулось в нем то новое, что так странно зажгло и взволновало ему душу и с чем он обязан был бороться, пока не умрет.

Еще долго после того, как скрылись за горами на западе последние лучи солнца, лежал он в сгущавшейся темноте. Только плескавшаяся о борта судна вода нарушала странную тишину этого вечера. Не слыша ни звука, ни голоса, ни шума шагов, он спрашивал себя, куда же ушла женщина со своими людьми, и по-прежнему ли судно стоит на причале у смолисто-песчаного берега. И впервые он задался вопросом: где же, наконец, Сен-Пьер, ее муж?

В каюте было совершенно темно, когда за дверью послышались чьи-то тихие голоса. Дверь отворилась и кто-то вошёл. Вспыхнула спичка — и Дэвид увидел в ее колеблющемся свете смуглое лицо Бэтиза. Одну за другой он зажег сначала все четыре лампы, а затем повернулся к постели. Теперь Дэвид мог хорошо разглядеть его. Невысокого роста, могучего сложения, с непомерной длины руками и сгорбленными плечами. Большеглазый, толстогубый, с выдающимися скулами индейца и нестриженными черными волосами, повязанными красным платком, он выглядел настоящим пиратом. Дэвид подумал, что убийство для такого человека — одна простая забава. Но, несмотря на эту отталкивающую наружность, он по-прежнему чувствовал к нему какое-то странное влечение.