Джеймс Кервуд: Скованные льдом сердца

Весь этот день он искал дичь, искал какого-нибудь признака птиц. Он жевал кору, а после полудня набрал полный рот лисьего меха, от которого у него вздулось горло, так что он с трудом мог дышать. Вечером он сварил себе чаю, но есть было нечего. Он ощущал острый, мучительный голод. На следующий день — третий — это была настоящая пытка. Процесс голодания идет очень быстро в этой стране, где наиболее приспособленные должны для поддержания жизни есть четыре или пять раз в день.

Вечером он поставил палатку, разложил небольшой костер и заснул. Он едва смог подняться на следующее утро. Когда он встал на ноги и почувствовал, что метель с прежней силой режет лицо, услышал тот же свист и вой над снежной пустыней, он понял, что настал его последний час, и он стоит перед лицом смерти. Непонятно почему, он не почувствовал ужаса. Он сознавал, что даже по ровному месту он едва ли сможет передвигаться на лыжах. Но это не пугало его так, как пугало вначале. С каждым часом он становился слабее и слабее. Внутри его еще теплилась жизнь, и он говорил себе, что если смерть неизбежна, то это, пожалуй, лучший вид ее. По всей вероятности, она будет безболезненна, даже приятна. Мучительное, терзающее ощущение голода, прокалывавшее его точно острыми ножичками, уже прошло. Он не чувствовал также жгучего холода. Он просто испытывал желание лечь на мягкий снег и спокойно заснуть.

Он знал, что это будет вечный сон и что северные лисицы растащат его кости, и противился соблазну. Вьюга по-прежнему мчалась прямо на запад с Гудзонова залива, неся с собой бесконечные облака снежинок круглых и твердых, как мелкая дробь. Этот снег сначала, как ему казалось, пронизывал насквозь его тело, путался у него в ногах, пытаясь свалить его, и наметал на его пути сугробы и горы. Если бы ему хотя бы набрести на лес, на какую-нибудь защиту! Теперь он больше всего мечтал об этом.

Когда он последний раз смотрел на часы, было девять часов утра. Теперь приближался вечер. С тех пор вьюга почти ослепила его. Он не видел на десяток шагов впереди. Но остаток жизни все еще теплился в нем. Это была героическая искра жизни, мужественная искра, ее нелегко было загасить. Она говорила ему, что, когда он доберется до какой-нибудь защиты, он еще почувствует это, и он должен бороться до последней возможности. Мешок на спине не тяготил его, он не ощущал его веса. Он не замечал, делает ли он милю иди десять миль в час. Скорость не играла для него никакой роли.

Многие при таких условиях зарылись бы в снег и спокойно умерли бы, наслаждаясь прекрасными видениями, которые как бы в утешение снятся тем, кто умирает от холода и голода. Но горевшая в нем искра все-таки в конце концов довела его до маленького перелеска, который представлял некоторую защиту от ветра и снега. Ему стало немного теплее. Искра вспыхнула и послала ему новые видения.

Через некоторое время он отдал себе отчет, что уже ночь, где-то впереди блеснул свет, а вокруг была полная тьма. Первой его мыслью было, что это костер где-то за много миль впереди. Потом он сообразил, что это свет в окне хижины. Он потащился вперед и, когда добрался до двери, попытался крикнуть, но его распухшие губы не издали никакого звука. Прошло не меньше часа, пока ему удалось вытащить ноги из лыж. Он стал искать ручку, надавил на дверь и ввалился внутрь.

Ему показалось, что какая-то картина внезапно сверкнула перед ним при вспышке света. В хижине было четыре человека. Двое сидело за столом прямо против него. Один держал на весу стаканчик с костями. Он повернул к нему грубое, заросшее бородой лицо. Другой был молодой человек и Мак-Вея чрезвычайно удивило почему-то, что он держал в руках жестянку с бобами. Третий смотрел на игру в кости двух первых. Когда появился Билли, он оторвал от губ наполовину опорожненную бутылку. Четвертый сидел в самом углу и был до такой степени худ и бледен, что его можно было принять за мертвеца, если бы не темный блеск его глаз. Билли почувствовал запах виски и пищи. В лицах, обращенных к нему, он не увидел признака приветливости. Тем не менее он направился к ним, бормоча что-то нечленораздельное. И вдруг искра, упорная искра жизни, тлевшая в нем, погасла, и он упал на пол. Он услышал какой-то голос, доносившийся как будто откуда-то издалека:

— Откуда дьявол принес его?

И потом, через некоторый промежуток, показавшийся ему очень долгим, тот же голос прибавил:

— Выкиньте его обратно на снег!

После этого он потерял сознание.

Но в этот самый последний миг между светом и тьмой он почувствовал внутренний толчок, от которого ему захотелось вскочить на ноги, — ему показалось, что он узнал голос, произнесший: