Джеймс Кервуд - Быстрая Молния

Северное Сияние потускнело, словно выгоревшая лампа, когда Пеллетье и О'Коннор прибыли на конечный пункт своего шестичасового путешествия. Они обменялись рукопожатиями с Топеком и чуть не расцеловали Оле Джона. В течение шести часов после этого охотники все еще продолжали прибывать. Вместе с последним из них с ледяных полей налетел ужасный ветер, наполненный снежной крупой, напоминавшей мелкую дробь. Он дочиста вымел бескрайние снежные просторы, засыпал все тропинки и стер все следы. После этой бури в стойбище Топека целых три дня и три ночи — по часам Пеллетье — наблюдалась усиленная активность. Охотники нашли подходящий тупик для загона и стали привабливать волков. Пять раз погонщики во главе с Топеком и Оле Джоном прогоняли туда стадо оленей, и пять раз возвращались назад — и люди, и животные на грани изнеможения. Но с оленьей троны ни разу не донесся волчий вой, и ни одна крупная стая не проследовала по ней. Сотни отравленных приманок были разбросаны по многочисленным следам оленьих копыт, однако ни один мертвый волк так и не был обнаружен.

На бесстрастных лицах молодых охотников-эскимосов начал появляться суеверный ужас. Правы были знахари и старики: в волков вселилась нечистая сила, и воевать с ними так же бессмысленно, как бороться с ветром. Даже Топек и Оле Джон потеряли уверенность, а в душе Пеллетье возникла постоянно растущая тревога, ибо неудача его затеи означала бы утрату с таким трудом завоеванного престижа полиции, но меньшей мере, наполовину.

В шестой, и последний, раз Топек и Оле Джон со стадом оленей отправились но своему проторенному пути, а в стойбище стали втихомолку поговаривать, что оскорбленные духи и дьяволы собираются наслать страшное проклятие на землю и море.

Тощие, с выпирающими ребрами, иссохшие от голода, с провислыми от многодневных бесплодных поисков добычи спинами и ляжками, Быстрая Молния и его громадная стая белых волков передвигались на север. Они не шли в едином тесном строю, как в те дни, месяц назад, когда стада карибу заполняли снежные равнины. Они рассеялись по большой территории, словно разбитая армия в отступлении. С той ночи, когда Быстрая Молния вступил в единоборство с Балу и победил его, завоевав таким образом первенство в стае, у них была лишь одна удачная охота. Затем пришла буря, длившаяся целую неделю, а после бури стада карибу пропали. На обширных просторах не осталось даже запаха их следов. В мире, где нет дорог и ограниченных пространств, они исчезли бесследно, словно и не существовали никогда. Быстрая Молния без труда обнаружил бы их в сорока милях к западу, куда они откочевали в поисках укрытия во впадинах и ложбинах прибрежных плоскогорий, и стая бы теперь жирела за счет остатков поредевших и разбросанных стад. Но после бури волки направились на восток и на юг, и голод последовал за ними.

Если бы глаза людей из стойбища Топека могли видеть возвращение стаи на свои прежние охотничьи угодья, мольбы о спасении и защите вознеслись бы ко всем эскимосским богам. Ибо то, что дьяволы вселились в тела волков, было не таким уж большим преувеличением. Они сами были дьяволами. Голодное бешенство пылало в их сердцах и в красных полуослепших глазах. У многих зверей голодная смерть наступает по извечным законам природы: животное отползает в сторону, забивается в укромный уголок и умирает. Для волка голод — мучительная пытка, жестокий и смертельный яд. Сто пятьдесят злобных тварей, составлявших стаю Быстрой Молнии, бесшумно скользили по снежной равнине под мириадами звезд, под серебристым мерцанием Небесного Сердца, с опаской и подозрением следя друг за другом. В сущности, сейчас они были истинными пиратами — пиратами, перессорившимися между собой, пиратами, подстерегающими малейшую возможность перерезать друг другу глотку. С налитыми кровью глазами, с побелевшими от замерзшей голодной слюны челюстями, они чутко прислушивались к раздававшимся изредка то тут, то там отрывистому рычанию и лязгу клыков, что означало гибель еще одного из их товарищей, павших жертвой слепой ярости и голодного безумия. Не было слышно ни воя, ни визга, ни жалобного стона, когда они пересекали равнину. Движущаяся призрачная орда обессилевших, голодных и изможденных теней, они молча прокладывали свой путь сквозь белое сияние ночи.

Быстрая Молния с каплей собачьей крови — двадцать поколений отделяло его от огромного дога, Скагена. который был его предком, — один сумел избежать голодного помешательства. Да. он был голоден. Он тоже погибал от истощения. Его могучее тело страшно исхудало. Глаза покраснели, и жгучее, страстное желание хоть чем-нибудь утолить постоянный мучительный голод владело всем его естеством. Но дух Скагена спасал его: он не впал в бешенство и не испытывал ненависти к себе подобным. Свойственное собакам отвращение к каннибализму сильно укоренилось в нем. Несколько раз он наблюдал, как стая ожесточенно дралась за кусок мяса во время чудовищного пиршества над трупом своего сородича. Он держался в стороне, только в горле его все чаще и чаще вместо насыщенного убийством и ненавистью грозного рычания слышалось тихое жалобно-скорбное повизгивание. И по мере того как стая приближалась к своим старым охотничьим местам, в нем все сильнее росли таинственные манящие чары хижины белого человека у края ледниковой расселины. Он не забыл то гудящее смертоносное нечто — пулю из ружья О'Коннора, которая пронеслась над его головой. Но инстинкт возобладал над страхом. Вновь он был Скагеном, собакой из далекого прошлого, подсознательно откликавшейся на тепло и свет желтого солнца внутри хижины, на запах дыма и на что-то такое еще. чего Быстрой Молнии, волку, не дано было понять.