Валентин Ежов: Белое солнце пустыни

Верещагин, раскинувшись на широкой кровати, спал. Он бормотал во сне, стонал, всхлипывал. Настасья неодобрительно покачала головой и перекрестилась на образа.

— Урра, за мной, ребята! В штыки! — заорал Верещагин и вскочил весь в поту.

Настасья полотенцем обтерла его и поставила на стол миску с икрой.

— Опять пил, не закусывая? — спросила она строго.

— Не могу я больше эту проклятую икру есть! — взмолился Верещагин. — Надоела!

— Ешь, тебе говорят.

Верещагин вздохнул и, зачерпнув полную ложку икры, отправил ее в рот.

— Ой, что нынче страху-то в поселке! Из дома никто носа не кажет, — рассказывала Настасья, пока Верещагин с отвращением глотал икру. — Этот рыжий, что к нам приходил, самого Абдуллу будто поймал. Не к добру это… Господи, ты хоть не задирайся, не встревай! Будет с тебя, свое отвоевал…

Петруха, вооруженный винтовкой, сидел у двери „зиндона“. Абдулла вел себя тихо, его даже не было слышно.

Через двор музея к колодцу прошла Гюльчатай. Петруха вскочил на ноги, окликнул ее. Гюльчатай остановилась.

— Гюльчатай, открой личико, — попросил ее Петруха, подойдя поближе. — Ну, открой.

Гюльчатай колебалась…

Вдруг за углом раздался непонятный шум.

— Вроде крадется кто-то, — встревожено сказал Петруха. Они прислушались. Действительно, из-за поворота галереи второго этажа доносились какие-то звуки.

— Последи-ка за дверью, — попросил Петруха. — Я сейчас.

Он добежал до арки и свернул за угол здания. Гюльчатай положила кувшин на землю.

— Гюльчатай, — услышала она свое имя; голос, произнесший его, заставил ее задрожать. — Подойди к двери.

Гюльчатай приблизилась к двери. В небольшое оконце она увидела связанного Абдуллу.

— Открой лицо! — сказал Абдулла, пронзительно глядя на бывшую жену. — Теперь отодвинь засов, — продолжал он, когда она подчинилась ему. — Подойди сюда!

Женщина шагнула за дверь. Она шла к Абдулле, как кролик к удаву, не смея отвести глаза от страшных глаз своего мужа.

— Развяжи, — приказал Абдулла.

Женщина послушно освободила его от веревок. Абдулла положил руки на плечи жены. Глядя ей прямо в глаза, он сдавил ей горло и отпустил. Она упала на пол.

На галерее второго этажа Петруха увидел Лебедева, который складывал какие-то картины и посуду в нишу, сделанную им в полу. Рядом лежали плиты, которыми он собирался ее прикрыть.

— А, это ты, — облегченно вздохнул Петруха, — что ты там делаешь?

— Прошу вас, ни звука, — поднес палец к губам Лебедев, — здесь тайник от бандитов.

Петруха поспешно вернулся на свой пост. Гюльчатай сидела у двери.

Петруха присел рядом.

— Ну, открой личико, — попросил он. Чадра откинулась. Худое недоброе лицо Абдуллы открылось под ним.

Петруха отшатнулся, попытался вскочить. Сильный удар ребром ладони в шею помутил его рассудок. В следующее мгновение он был убит штыком винтовки, которую Абдулла снял с его плеча.

Сухов с Саидом возвращались в музей. Въехав во двор, Сухов окликнул Петруху. Ответа не последовало. Сухов пробежал через внутренний двор и увидел пригвожденное к земле тело Петрухи.

Сухов вынес из подземелья тело Гюльчатай и осторожно уложил рядом с Петрухой.

Снял кепарь, постоял немного.

Подошел Саид.

— А теперь уходи скорее, — сказал он, — одному нельзя оставаться.

— Не могу, — ответил Сухов. — Абдулла убьет женщин.

— Абдулла убьет тебя. — Упрямство Сухова не нравилось Саиду. — Это его жены. Через полчаса будет поздно. Я должен ехать.

— Я рассчитывал на тебя, Саид, — с сожалением сказал Сухов.

— Если меня убьют, кто отомстит Джевдету? — спросил Саид.

— Я рассчитывал на тебя, — повторил Сухов и пошел к плачущим женщинам, которые окружили тела Гюльчатай и Петрухи…

Когда Сухов отошел от женщин, его догнал Лебедев.

— Я понимаю. Вам наплевать на имущество музея, — сказал он взволнованно, пока они поднимались на крышу, — но поймите меня. Ведь все здесь погибнет, если вы уйдете отсюда. Они сожгут, уничтожат все до последнего экспоната. Вы же не сможете один противостоять всей банде. Умоляю вас, уведите этих женщин отсюда!

— Поздно, — сказал Сухов. — Некуда бежать. Ничего не поделаешь, придется ждать их здесь.

Сухов увидел, как во дворе Саид сел в седло своего коня и выехал из ворот музея.

Сухов смотрел ему вслед, пока он не скрылся за барханами. Теперь Сухов почувствовал, что остался совсем один. Лебедев был не в счет.

Он взял свой „сидор“, лежавший рядом с пулеметом, достал из него чистые портянки и рубаху. Переобулся, переоделся и, укрепив на доске осколок зеркала, начал бриться.