Арне Фальк-Рённе - Слева по борту-рай

— Верно, но нам все равно придется выпить янггону. Запомни: нельзя миновать ни один дом или просто сторожку в лесу, не выпив с их обитателями янггону. На вождей и старейшин произведет хорошее впечатление, если ты будешь чистым и аккуратно одетым. Вождь Яву, наверное, уже видел нас, когда мы ехали наверху.

— В таком случае он успел заметить и мое испачканное грязью лицо и замызганную рубашку.

— Конечно, и поэтому он будет особенно доволен, если обнаружит, что ты помылся. Это усилит твою ману, так что искупайся и не осложняй мне жизнь.

Затем Куми заставляет меня надеть галстук, хотя температура — не менее 40 градусов в тени. Но его предусмотрительность и в самом деле усиливает мою ману — этим словом в данном случае можно передать тот почет, которым меня окружает незнакомый вождь. Я прибыл в дикий и неведомый мир, изнурительная поездка верхом на мокрой от пота спине Токо по петляющей горной тропе предоставила мне возможность увидеть такой мир, такой образ жизни, каких, я был б этом уверен, давно уже нет на нашей планете.

В хижине вождя Валне-ни-сонку, куда мы добрались с наступлением темноты, я увидел продолговатое возвышение из множества плетеных циновок, уложенных друг на друга и удерживаемых при помощи бамбуковых палок. Оно напоминало мне постель из сказки «Принцесса на горошине». На самом же деле это так называемая мокемоке — кровать, предназначенная для почетных гостей. По обе стороны от возвышения горит огонь. В большой хижине и без того нестерпимо жарко, огонь же вызывает у меня такое ощущение, словно я парюсь в турецкой бане.

Но и это бы еще можно было вытерпеть, если бы от меня не требовали активного участия в церемонии встречи. Мне доводилось слышать, что масоны, прежде чем их примут в ложу, проходят через ряд особых церемоний. Однако они не идут ни в какое сравнение с теми обрядами, через которые должен пройти европеец, попадающий в отдаленные деревни на острове Вити-Леву.

Я сижу, скрестив ноги, на мокемоке. Пот, струящийся по лбу, застилает глаза, и мне то и дело приходится протирать очки, чтобы хоть как-то рассмотреть, что происходит вокруг. Передо мной полукругом сидят 14 человек, среди них 83-летний вождь Майка Наколаули. Его отец, Насаунивалу, сварил миссионера Бейкера в земляной печи, что находится в каких-нибудь двадцати метрах от хижины, где происходит торжественная церемония. Говорят, будто и сам Майка в молодости любил полакомиться «длинными свиньями». Сейчас же он скорее напоминает респектабельного английского полковника в отставке.

Правда, этого нельзя оказать о его одеянии. Да и все остальные ничем от него не отличаются: на них нет ничего, кроме набедренных повязок и манжет из зеленых веток на ногах и руках, лица у них вымазаны черной грязью. Сын вождя, Илайса Роковиса Наколаули, по случаю сегодняшнего торжества продел сквозь носовой хрящ кабаний клык, а так как он и до этого был украшен как представитель племени большеголовых, то вид у него устрашающий. Но вообще-то Илайса — воплощение самой доброты; он немало гордится своей прической — курчавые волосы вздыблены сантиметров на десять вверх, они свисают во все стороны, отчего голова кажется похожей на губку.

Слева от меня на большой циновке на полу расположился Куми вместе с двумя проводниками, Набуреэ и Филимони. Последний — человек не без влияния, весьма уважаемый в Нандрау, куда он раз в году приводит местного полицейского. Сейчас он будет выступать в роли нашего представителя.

— Не нервничай, сохраняй спокойствие, — шепчет Куми, а у самого голос дрожит от возбуждения.

— С какой стати я должен нервничать?

— Я тебе шепну, что ты должен делать.

Вопреки собственным словам, я испытываю некоторое смущение при виде того, как четыре человека волоком тащат огромную деревянную чашу, не меньше метра в диаметре. Это так называемый таноа из дерева веси, священный сосуд, в котором варят янггону. С одной стороны сосуда лежит веревка из плетеных лиан, на конце ее — большая раковина. Церемониймейстер кладет веревку так, что она направлена прямо на меня. В этот же момент мужчины начинают бормотать, невнятное бормотание перерастает в зловещий гул. Я растерянно смотрю на Куми: быть может, я сделал что-нибудь не так? Но он успокаивающе кивает головой. Все идет как положено.

Мне отлично известна история таноа, ее рассказывал проводник Филимони. Он особо подчеркнул, что если люди племени нандрау вынесут этот сосуд, значит, мне будет оказан такой же сердечный прием, как и миссионеру Бейкеру.