Григорий Славин - Имею право сходить налево

Проехав еще немного, машина остановилась.

– Слав, их еще не привезли, – говорит Гриша. Он понимает, что я ничего не вижу. – «Газель» еще не приехала. Девочки, мы выходим, пока.

Я с трудом выбрался и стал наклоняться в разные стороны, пытаясь обрести способность двигаться без проблем.

– Ой, это мы что, прощаемся, что ли? – спрашивает брюнетка, и глаза ее серые, как туман, наполняются тоской. Она смотрит на Гришу, и по всему видно, что уезжать ей не хочется. – Совсем?

Тем временем блондинка пишет что-то в блокноте. Вскоре листок оказывается у меня. Номер телефона и имя – Лера.

– Хорошо, мы позвоним, – обещаю я.

– Заметано! – радуется она, и сероглазая тоже успокаивается. Такое впечатление, что я обещал приехать, а не позвонить. Хотя идиоту ясно, что если я позвоню, то для того, чтобы сообщить час приезда и место встречи. Уже давно слово «позвонить» означает «потрахаться», а еще каких-то пятьдесят лет назад, когда только-только отгремел фестиваль студентов, слово «позвонить» означало набрать на телефоне номер и поговорить. Почитать в трубку стихи Рождественского или сообщить, когда у тебя экзамен по сопромату в политехе. А сейчас, если девушка на улице дает тебе номер своего телефона, это означает только одно – она хочет.

«Жук» уехал, а мы с Гришей двинулись к РОВД. Покурили на лавочке у соседнего здания. Еще раз покурили, и появилась «Газель».

– Там, ясно, и «Скорая» была, – говорит Гриша. – Пока свидетелей опросили, пока место осмотрели, – тут он сообразил, что объясняет прямо противоположное тому, что объективно существует. И тут же пошел на попятную: – Что-то они быстро. Там же свидетели, осмотр…

Мы встали, а из «Газели» два рядовых – как бы не курсанта милицейского вуза? – вывели таджика, и машина уехала. Мы сели.

– Ну, правильно, – согласился Гриша. – Пока осмотр, пока свидетелей опросят…

– Может, ты помолчишь?

– Я просто нервничаю.

– Я тоже нервничаю, – сказал я. – Но оттого что одну и ту же хрень буду повторять, их быстрее не привезут.

– Может, они их сразу в СИЗО?

– Да, в Лефортово, что в Питере. Помолчи, пожалуйста.

– Я есть хочу.

Если Гриша хочет есть, нужно в спешном порядке идти добывать жратву. В противном случае этот большой человек превращается в маленького ребенка и начинает ныть, изводя себя и других. Да и зачем караулить тот момент, когда Геру и Антоныча привезут? – не отбивать же их они собрались.

– Ну, что тебе купить? – в изнеможении выдавил я, поднимаясь.

– Чего-нибудь мясного.

Гриша был похож на мутировавшего детсадовца, за которым не пришла мама и теперь нянечка вынуждена занимать его. Самого отвратительного в группе.

Где я ему найду мясного?

Минут через пять бестолкового движения я увидел гастроном. Входя в него, покачал головой неосознанно, словно она жила отдельно от меня и поведением Гриши была раздосадована не меньше моего. Он хочет есть… Он хочет есть, выйдя из ресторана! – выйдя из ресторана десять минут назад! Как человек может хотеть есть после килограмма съеденного мяса и теперь просить «чего-нибудь мясного»? Иногда я понимаю Киру. Так хочется иногда засесть где-нибудь, поближе к вулкану и подальше от Гриши…

– Ну, что тебе? Корейки, грудинки, краковской?

– Хоть чего. И хлеба.

– И попить?

– Ряженки.

Убью гада!

Подтолкнув его к стеллажу компании МТС, где переминался с ноги на ногу в ожидании очередного клиента тусклый малый, тощий, как корюшка и с бэйджем на груди, оттягивавшим рубашку, я направился к входу в торговый зал без корзины.

И в этот момент меня окатило холодом, как если бы я входил в Адриатическое море, а меня накрыло волной из Баренцева. У самой кассы, застыв с вынутой из лотка пачкой «Мальборо» в поднятой руке, стоял мужик, который в упор расстреливал нас в ресторане. Стоял и смотрел прямо на меня.

– Глазам своим не верю… – прошептала моя голова, я снова ее не контролировал.

Мужик между тем разжал пальцы, и пачка полетела ему под ноги. Я еще продолжал двигаться вперед, но капитан внутри меня уже командовал в машинное отделение: «Табань! Табань! Полный назад!»

– Гриша! – я обернулся.

А мужик сунул руку под пиджак и выдернул…

– Гриша! – развернувшись, я схватил его за рукав так, что пиджак затрещал. – Это он! Валим отсюда!

– Кто – он?!

Я еще раз обернулся.

Мужик, держа в руке окровавленный, блестящий в свете дневных ламп тесак, перепрыгивал через преграды и сбивал с ног местных жителей. Он так торопился к нам, словно не убить собирался, а спасти от смерти… Этот тесак меня приводил в ужас. Мысли мои кувыркались, заставляя бежать по замысловатой прямой так быстро, что Гриша едва за мной поспевал. Мыслей было много, но одна давила насмерть: чего стоят наши жизни, если этот мужик в торговом зале ходит с тесаком, с которого уже капает кровь? Ему ничего не стоит зарубить кого-то, на кого указал Сказкин – или Гюнтер – какая разница! – что же о нас говорить?!