Николай Коротеев: «Мир Приключений» 1977 (№22)

После чая женщины подали мясо, большое блюдо душистого мяса, и мы ели его с аппетитом.

— Мне пора, Дердеш-ака. Вы оставайтесь с детьми, отдыхайте.

— Как же так? — забеспокоился Дердеш. — В пять утра придет патруль и заберет меня. Арестуют!

— Никто не придет. Я сниму патрулирование. — Однако я подумал, что начальство мое может и не одобрить таких действий. Но — что делать? Иначе-то поступить я не мог. — Спите спокойно, Дердеш-ака. А к вечеру я приеду. Нам надо о многом поговорить.

Дердеш вышел проводить меня, стремя подал, оказывая высокую честь и доверие.

Я оставлял Дердеш-мергена на попечение его племянника, хотя прекрасно понимал: если приспичит Дердешу уйти, он уйдет, а коли он исмаилит, то и через труп племянника перешагнет не раздумывая. Но как иначе поступить? И что бы мог сделать кто другой, окажись он на моем месте? Правда, встретившись с патрулем за въездом в ущелье, я приказал бойцам не приближаться к юрте, а издали, километров с двух, наблюдать за всем происходящим.

— К вечеру я приеду с начальством из Ош. Тогда доложите.

Никогда, пожалуй, мой добрейший и послушный конь не чувствовал на своих боках камчу. Однако в то раннее утро я не считал ударов плети. В Гульчу добрался очень быстро. С бешеной силой завертел я ручку телефона, вызывая управление милиции, потом ОГПУ. Наконец дежурный поднял трубку. Мы с тогдашним комендантом хорошо знали друг друга.

— Я видел Дердеш-мергена! — кричу в трубку.

Он смеется в ответ:

— В Кашгарии?

— Он спит в своей юрте! Он вернулся домой, к семье! Сдался!

— А Джаныбек-казы не с ним, случайно? Где правая рука, там и голова должна быть рядом.

— Я не шучу, Галицкий. Приезжай, я познакомлю тебя с этим человеком-горой.

— Пока ты убеждал меня, я уже вызвал машину. До скорого!

От окружного центра Ош до Гульчи больше восьмидесяти километров. По тем временам расстояние солидное, если учесть, что нужно преодолеть три перевала высотой до четырех тысяч метров. По моим расчетам, окружное начальство должно было появиться к вечеру.

Честно говоря, я очень гордился собой в те часы. Вновь и вновь перебирал я подробности своей встречи с Дердеш-мергеном и не замечал ни единой оплошности в действиях, как вдруг словно меня кто по затылку ударил:

«А Осман-Саван? Придет джельдет, этот башкосек, не увидит Дердеша — что сделает? Искать пойдет! Найдет. Что будет? Что предпримет Дердеш, который, конечно же, не забыл об Осман-Савае? Как поведет себя молодой и неопытный в делах Абдулла?»

Радости в моей душе как не бывало. Я не понимал даже — почему ж так получилось, почему у меня из головы вылетел Осман-Савай? Как же я забыл про Мамбета, что сторожит сокровищницу курбаши?

Горькие размышления — плохое подспорье. А ничем иным я не мог заниматься. Предпринимать что-либо было поздно, я не успевал по времени попасть в Булелинское ущелье до вечера, и никто не знал часа, когда вернется в пещерку к Зеленой скале этот самый джельдет-башкосек, и знает ли Мамбетбай о появлении Дердеша.

Головокружение от успеха — самое последнее дело в нашей работе, враг номер один. Я поддался соблазну легкой победы и должен был отвечать за все возможные последствия.

Солнце стояло еще высоко, когда у здания райотдела милиции остановилась запыленная машина. Из-под крышки радиатора шел пар словно из самовара. Приехавшие — Галицкий, Парфентьев и Клосовский — набросились на меня с вопросами. Я все рассказал. Они не похвалили меня. Потом мы молча сели на коней и отправились к юрте Дердеша.

В гирле ущелья патрульные сообщили нам, что вскоре после полудня какой-то огромный человек, схожий с бегемотом, поднявшимся на дыбы, вышел из юрты и скрылся в зарослях арчевника. Больше они его не видели.

Едва ли не проклятья посыпались на мою голову. Смысл слов был один:

— В Кашгарию ушел Дердеш! Смылся. Расчистил себе безопасную дорожку и ушел!

— Тогда он взял бы и семью, — настаивал я.

— Он твердо уверился — Советская власть не воюет с женщинами и детьми.

— Если он ушел, — рассердился я, — сам пойду в Кашгарию и один приведу его обратно! — Это, конечно, я выкрикнул в запальчивости.

Товарищи поняли мое состояние и не стали бранить меня Галицкий только рукой махнул:

— Следовало пустить патруль к пограничному перевалу. Тогда путь к отступлению у Дердеш-мергена оказался бы отрезан.

— Я верю Дердешу. Появление патруля перед границей он принял бы как акт недоверия. — Я действительно твердо верил в слова Дердеш-мергена. — Обычаи народа бывают сильнее разумных доводов. Не стал бы Дердеш накликать несчастье на своих сыновей и племянника только ради того, чтобы уйти.