Луи Буссенар - Борьба за жизнь

Получив уведомительную телеграмму, управляющий каторгой уже принял все необходимые меры. К кораблю на буксирах подходили большие лодки с морской пехотой, вооруженной охраной и надзирателями, чтобы забрать осужденных. Стоял конец января, но жара была неописуемая. Уже два месяца, как начался сезон дождей, и от земли поднимались горячие, насыщенные миазмами испарения, от которых у новоприбывших, привыкших к свежему бризу океана, болела и кружилась голова.

По небу бежали низкие серые облака, пряча белое солнце, что едва проглядывало сквозь лившиеся на землю потоки воды.

Мокрый от пота Поль снял свой колпак в надежде, что дождь его освежит. Оказавшийся с ним в одной лодке Старожил дружески предупредил:

— Осторожнее, малыш, солнце, спрятанное в облаках, еще опаснее. Надень шапку, не то с тобой приключится беда.

Поль поблагодарил и покрыл голову.

Лодки пришвартовались у пристани, на которой в окружении надзирателей и солдат стоял среднего роста человек с седыми усами, в гражданском платье с розеткой ордена Почетного легиона. Голову, украшенную колониальным шлемом, он прятал под белым зонтом. Это был главный администратор, безраздельный хозяин Сен-Лорана. Он располагал большой военной силой — морской пехотой, отвечавшей за охрану четырех тысяч каторжников.

Выходя из лодки, осужденные откликались на свои фамилии, которые выкрикивали надзиратели. Поль все еще не мог перенестись в жестокую реальность. Он тупо смотрел на желтоватую воду реки, на громадные деревья с тусклой зеленью, на белые султаны поднимавшихся прямо из воды каких-то растений, следил за беспорядочными перемещениями словно одетых в ярко-красные штаны фламинго [73] Фламинго — птицы длиной 91–120 см. Оперение розовое. Гнездятся колониями у воды. .

— Поль Бернар, номер восемьсот восемьдесят первый! — хрипло провозгласил один из надзирателей.

Поглощенный бездумным созерцанием, Поль не отозвался.

— Номер восемьсот восемьдесят первый! Бернар! Отзовитесь, черт бы вас побрал!

— Здесь, — пролепетал несчастный и увидел того, кто его вызывал. Это был мужчина лет тридцати пяти, с усами и бородкой, с усталым лицом, одетый в синий морской мундир с голубым кантом и галунами бригадира жандармерии, в такие же брюки, на поясе — револьвер, на груди — военная медаль.

— Это они нами командуют, ведут на работу, живут рядом и полностью за нас отвечают, — шепнул Полю Старожил. — Среди них попадаются очень даже неплохие.

Рассеянный взгляд юноши упал на мрачную группу, заставившую его вздрогнуть. Человек двадцать, как две капли воды похожие на тех, что гребли на лодке у островов Спасения, медленно удалялись, с трудом волоча за собой ствол розового дерева. Люди со стоном скользили по расплывшейся земле, надрываясь под холодным оком надзирателя.

Эта картина вызвала у Поля безудержный протест. Отныне его жизнью станет удел вьючного животного! Без всякой вины! Юноша захотел умереть. Ему пришла мысль выскочить из рядов и броситься в реку. Но его, безусловно, тотчас же вытащат, и за ним закрепится позорная слава самоубийцы-неудачника. Поль вспомнил слова Старожила о том, что солнце здесь убивает вернее, чем пуля. Он подумал о Марьетте, которую больше не увидит, прошептал имя любимой и сдернул колпак. Вскоре ему показалось, что беспощадные лучи солнца пробивают череп и вонзаются в мозг. Начались рвота, удушье, из носа потекла кровь, и Поль рухнул, пробормотав:

— Свободен!

Неподвижное тело Поля немедленно перенесли на пост надзирателей, а затем на носилках, покрытых холстиной, в госпиталь. По счастью, начальник медицинской службы, врач первого класса, оказался на месте. С помощью санитара, старого араба Каддура, и монахини он сразу же занялся пострадавшим. Однако самые энергичные меры долго оставались безрезультатными. Прямое воздействие экваториального солнца на голову больного было столь сильно, что врач стал опасаться кровоизлияния и смертельного исхода. Наконец, после двух часов растираний, примочек и искусственного дыхания, грудь умирающего затрепетала.

Поль открыл глаза, хрипло вздохнул и что-то пробормотал; поднес руку к обмотанной ледяными компрессами голове и почувствовал острую боль.

— Оставьте меня умереть! Отправили на каторгу, а я невиновен, ничего не крал… Виктор солгал… Каторга!.. — шептали слабые губы. — Но ведь солнце убивает… Пусть убьет… Марьетта, Марьетта!.. Невиновен… невиновен… невиновен… Умереть!