Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

Ступак с сержантом принялись за работу. Трегубов, внимательно наблюдая, как пролетали мимо них поленья, пояснил Левицкому:

— Нарубили их уже давно — сухие, даже звенят, — а сложить не удосужились…

— Лето, — заметил Левицкий, — зачем теперь дрова? В городе газ и…

— Для настоящего хозяина, — кивнул Трегубов на кучу, — это — как ножом по сердцу. Вон какие штабеля выложили, крыша без единой щелочки, пол каменный, а топор ржавый и зазубренный. Не по–хозяйски это…

Левицкий понял ход мыслей Трегубова.

— Думаете… — начал он.

— Не знаю… — перебил тот. — Но подозрительно.

Трегубов сидел на козлах в удобной позе и не отрывал взгляда от кучи дров, которая все уменьшалась. Наконец не выдержал, вскочил и принялся помогать Ступаку. Отбросив последнее полено, чуть не лег на пол, выгреб из угла толстый слой опилок.

— Так я и знал! — крикнул радостно. — Приведите, лейтенант, попа.

Левицкий присел рядом с Трегубовым. Тот провел пальцем по едва заметной щели в полу, сдул опилки. Возле самой стены в каменном полу было кольцо. Трегубов потянул за него, но безуспешно. Уперся коленом в стену, напрягся — крышка не поднималась.

— Очевидно, какой–то секрет, — отпустил он кольцо, — или заперто снизу. А впрочем, уже ведут попа, и мы все сейчас выясним.

Он направил луч фонарика на дверь так, чтобы увидеть, как отреагирует каноник на их открытие. Тот остановился на пороге, стоял прямо, ослепленный, и смотрел перед собой не моргая. Только сложил руки на груди и переплел пальцы, сильно сжав их, чтобы не дрожали.

Трегубов опустил фонарик, осветил угол, вырвав из темноты крышку люка, и снова перевел луч на лицо священника:

— Куда ведет этот ход? И как открывается люк?

Впервые за все время каноник показал свой характер.

— Может, уважаемые господа не будут играть в сыщиков?! — громко и зло спросил он. — Я старый человек и нуждаюсь в отдыхе…

Услышав эти слова, Трегубов неожиданно засмеялся. Фонарик задрожал в его руке, и Левицкому показалось, что каноник покачнулся, но это лишь показалось. Трегубов замолк, луч перестал дрожать. Каноник оперся о притолоку и прищурил глаза. Трегубов придвинулся к нему, сказал с презрением:

— Так, святой отец, может, прекратим эту игру? Вы разоблачили себя, хотя нервы у вас действительно железные.

Каноник не отвел глаз. Смотрел мрачно, как на провинившегося ребенка.

— Я не люблю провокаций, господин… — не знал, как назвать, — господин начальник. Уже поздний час, и вы должны сказать, в чем обвиняете меня…

— Вот что, ваше преподобие, — серьезно сказал Трегубов, — при уровне современной техники мы этот люк рано или поздно поднимем. Думаю, за полчаса управимся. Но не советовал бы вам чинить нам препятствия — попытка запутать следствие только отягчит вашу вину.

Каноник сокрушенно перебирал четки и беззвучно шептал молитву.

— Вы слышите меня? — повысил голос Трегубов.

Каноник не ответил. Аккуратно спрятал четки, пощупал рукой в углу над люком и потянул за кольцо. Крышка пошла легко — священник и правда был хорошим хозяином и регулярно смазывал петли.

Трегубов первым полез в темное отверстие. Посигналил оттуда фонариком. Но Левицкий, не ожидая приглашения, уже протискивался вниз.

Просторное подземелье заканчивалось крутой каменной лестницей, за ней была низкая дубовая, обитая железными полосами дверь. Левицкий налег плечом — не скрипнула. Трегубов саркастично улыбнулся:

— Дюймовка, ее голыми руками не возьмешь. Спустите сюда каноника! — крикнул он Ступаку.

Отец Валериан скользнул в узкое отверстие, как угорь. Он уже овладел собой, потому что смотрел спокойно и даже вызывающе.

— Ключ?.. — показал Трегубов на дверь.

— Очень сожалею, но ничем не могу помочь господину. — Каноник наклонился вперед, как бы кланяясь, и его голос зазвучал искренне: — Я не спускался сюда года два, ключ хранился у отца эконома монастыря… Он недавно умер… очевидно, передал все хозяйство старосте…

— Куда ведет дверь?

— В бывшую монастырскую усыпальницу.

— Из собора есть ход в нее?

— Не слышал о нем…

Левицкий подошел к люку.

— Подайте мне топор, — попросил Ступака, — и, может, где–нибудь найдется лом.

Тупой топор отскакивал от мореного дуба, оставляя на нем только царапины, но Левицкий бил и бил, дверь жалобно стонала, словно повизгивая под ударами. Его сменил Трегубов — он обладал незаурядной силой, и с третьего или четвертого удара раскрошил доску у замка. Хотел бить дальше, но в подземелье спрыгнул Ступак с ломом.