Луи Буссенар - Остров в огне

Капитан тем не менее явно забеспокоился: врагов слишком много, даже если каждый выстрел поразит испанца, патронов на всех не хватит.

Тем временем нападающие с бешеными криками подбежали к двери, стали колотить по ней топорами. Офицер подозвал пятерых солдат и приказал стрелять по самым активным.

Заметив, что пули не пробивают толстые доски, но зато свободно проходят в щели между ними, Роберто крикнул:

— Ложись!

Все повиновались. Сам же он продолжал стоять с револьвером в руке.

Поняв, что боеприпасы тают, и чувствуя, что все, кто находится в храме, вот-вот окажутся во власти безжалостного врага, офицер решил — хотя это ему и трудно далось — воззвать к состраданию противника. Не в отношении солдат или его самого, чья судьба была предрешена, а тех, кто безропотно и беспомощно ждал исхода — увы! — вполне ясного — этой беспощадной бойни.

Он достал носовой платок, прикрепил его к концу сабли, добрался до слухового окна и замахал, прося начать переговоры. Огонь прекратился. Тогда капитан звучным голосом, что был слышен даже в последних рядах испанцев, закричал:

— Здесь три женщины и ребенок. Их собирались принести в жертву Воду. Мы спасли их от смерти… Прошу вас, будьте людьми: сохраните жизнь этим невинным. Дайте честное слово, что они смогут спокойно уйти. С нами же делайте все что угодно.

В любой другой стране при любых обстоятельствах такой благородный призыв возымел бы действие. Но не здесь. Раздался грубый, яростный ответ:

— Огонь по этому крикуну!.. Огонь!.. Потом мы их всех выкурим как ядовитых тварей.

При этих словах — они в установившейся на поле боя тишине прозвучали особенно громко — Кармен побледнела, она узнала голос отца!

Десятка два винтовочных выстрелов раздались одновременно. Но капитан Роберто, осторожный как могиканин, предвидел возможность столь гнусного ответа. Едва только послышалась команда, он соскользнул вниз, и пули, никого не затронув, впились в крышу.

Тогда, вне себя от гнева и возмущения, он прижался к бойнице и крикнул, выражая крайнее презрение к вероломному противнику:

— Негодяи!.. Мерзавцы!.. Будьте прокляты!.. Пусть на вас падет кровь невинных!

Офицер невольно вызывал восхищение: смелость солдата сочеталась у него с благородством чувств и истинным величием души.

Он вытирал тонкую струйку крови на щеке, когда Фрикет с участием спросила:

— Вы ранены?

— Да так, пустяк, мадемуазель. Царапнуло камушком или кусочком свинца.

Молодой человек ответил на великолепном французском языке, на диалекте, характерном для жителей берегов Луары.

— Вы говорите как мой соотечественник, — заметила Фрикет с удивлением и нескрываемой радостью.

— Ну, в этом нет ничего удивительного, мадемуазель. Я галл по происхождению. Моя фамилия не Роберто, а Робер… Вполне французская, как видите.

— Да, но это же и моя фамилия!

— Уж не родственники ли мы?

— А почему бы и нет?

— Я был бы счастлив.

— И я тоже.

Разговор был прерван стоном умирающего. Пуля попала в голову одному из солдат, стоявших у амбразур. Роберто бросился на его место. Но его опередила Долорес. Она подобрала заряженную винтовку и стала бить не хуже снайпера.

— Подождите, — сказала Фрикет. — Мы можем еще немножко поговорить, пока идет перестрелка. Вы что-нибудь знаете о своей семье?

— У меня точные сведения. Мой прадед, капитан в Сан-Доминго, служил в армии генерала Леклерка [136] Леклерк д’Остен Шарль Виктор Эммануэль (1772–1802) — французский генерал, был женат на сестре Наполеона, усмирял восстание на о. Сан-Доминго (французская колония). . Он родился в Амбуазе, и у него был…

— Брат…

— Да.

— Брат-близнец, и тоже капитан.

— Да, все верно. Откуда вы это знаете?

— …Братья были очень привязаны друг к другу и никогда не расставались…

— Да… да… Все так.

— Пока судьба их не разлучила. Одного из них, Жана, захватили в плен.

— Он бежал, обосновался на Кубе и стал главой нашей семьи.

— А другому, Жаку, удалось вернуться во Францию, и он основал мою семью… У нас хранится миниатюра, где они оба изображены в офицерской форме.

— Копию с этой миниатюры благоговейно передавали от отца к сыну, она сгорела во время пожара в доме моих родителей… На обратной стороне там было написано пожелтевшими от времени буквами: «Моему любимому брату Жану».

— Да-да… Совершенно верно!

— Значит, без всякого сомнения, мы родственники… Господи, как в романе!

— Мой милый кузен…