Жак Реми - Если парни всего мира...

Сейчас Лаланд в восторге. Он вызывает корабль, который не отвечает, но во что бы то ни стало надо добиться ответа. Он должен сделать это для себя, ради выгоды, которую сумеет извлечь из этого. Его мало интересует судьба команды. Лаланд думает о себе: случись это немного раньше, он считал бы себя единственным спасителем гибнущих рыбаков. Теперь Лаланд видит, что это спасение — дело рук многих, но он должен постараться как можно лучше использовать это для себя. Ведь именно он в течение многих часов, борясь с болезнью и сном, поддерживал связь с кораблем. Надо будет подать это в выгодном свете и таким образом поднять значение своей собственной роли. О Лаланде заговорят в газетах. Слава о подвиге инженера дойдет до слуха его хозяев, и это, возможно, будет означать для него повышение по службе.

Из Африки никаких новостей: связь до сих пор не установлена. Нет сообщений из Брауншвейга: Холлендорфу не удалось соединиться с Берлином.

Груды окурков растут в пепельницах.

Корбье нервно барабанит пальцами по приемнику. Этот стук выводит доктора из себя, он с трудом сдерживается, чтобы не крикнуть: «Хватит!» Лоретта, заметив его раздражение, улыбается. Мерсье, просияв, улыбается ей в ответ.

— Долго еще ждать звонка с междугородной? — спрашивает Корбье.

— Подожди. Немного терпения.

— Вызови снова.

Послушная, как всегда, Лоретта поднимается, набирает номер.

— Берлин? Через час.

— А если заказать срочный разговор?

— Вряд ли это особенно ускорит — линия перегружена.

Лоретта поднимает руку к телефонной трубке.

— Ну, как быть?

— Закажи — все-таки срочный разговор.

Она послушно звонит на междугородную, но при этом невольно думает о том, что счет за телефонные переговоры вырастет в конце месяца на несколько лишних тысяч франков. А при их бюджете это заметный расход. Радио стоит дорого, особенно когда люди играют в спасителей.

Лоретта задумывается, поток ее мыслей следует самым случайным направлениям.

Вечер может обойтись ее мужу гораздо дороже, чем он это себе представляет. Но вот ей самой не приходится жаловаться на радиолюбителей. Если бы не они, она не встретила бы Мерсье. К чему приведет их встреча, она не знает. Но она уже успела провести несколько часов, о которых не жалеет. Необыкновенные часы, полные чудесных переживаний. Надо будет потом еще не раз мысленно вернуться к ним, снова все обстоятельно перебрать в памяти, стараясь ничего не забыть. Тут хватит пищи на целые недели одиночества. Может случиться, что эта встреча будет иметь иное продолжение; ум Лоретты не отличается строгостью определений. Она не в состоянии ни представить себе Мерсье, занимающего место в ее прошлой жизни, ни то, как сложилась бы ее жизнь с ним в будущем. Лоретта отдается течению событий, не делая ни малейшего усилия, чтобы изменить их. Если бы ей пришлось рассуждать по этому поводу, она стала бы уверять, что бесполезно пытаться управлять своей судьбой: все равно окажешься там, где тебе предназначено быть. Этот безотчетный фатализм определял ее поведение всю жизнь: она была согласна с тем, что Мерсье пришел, будет согласна, если он останется, смирится, если он уйдет, как была согласна с тем, что когда-то к ней пришел Корбье, так же, как перенесла несчастье, сломившее его жизнь. Лоретта радовалась или грустила по поводу этих событий, точно так же, как ее предки, крестьяне, ликовали или грустили при наступлении ненастных дней или ясной погоды, новолуния или наводнения — пассивно и безропотно.

— Ждать целый час! — говорит Корбье. — Многовато. Самолет будет уже там.

Лоретта и Мерсье вздрагивают. Мысли обоих были далеко в этот момент.

— Чего ждать целый час?

— Да разговора с Берлином! Разве телефонистка не сказала, что надо ждать целый час?

— Да, сказала.

— Так что же тебя удивляет?

— Нет... ничего.

— Ты как будто с неба свалилась.

— Ну, что ты!

— Уверен, что доктор со мной согласится. Что вы скажете, Мерсье?

— Я слишком мало знаю вашу супругу, чтобы иметь возможность судить.

— Вы лицемер.

Ги передернула.

— Простите?

— Лицемер, как все хорошо воспитанные люди. Как вы думаете, что я хотел сказать?

— Да... не знаю. У вас странная манера выражаться.

— Она вам не нравится? А между тем вам следовало бы привыкнуть к манерам больных.

— Вы правы. Простите, что я забыл об этом.

— Это я должен извиниться.

Лоретта размышляет, как бы положить конец этой пикировке.