Торопливо ухают трехлинейки. На лодках чаще машут весла, кто-то падает в воду, кто-то перевешивается через борт. Но лодки все ближе, подходят к берегу, скрываются за высокой стеной камыша.
— За мной! — командует Грач. И сползает вниз, и бежит за дамбой в сторону, падает в густую, мокрую от росы траву. — Приготовиться к бою!
Он приподнимается и видит посреди реки невесть откуда взявшийся пустой баркас, подгоняемый течением к нашему берегу.
— Сорвало, видать, — говорит Хайрулин.
— Для пустого слишком глубоко сидит.
— Давайте я его пулей пощупаю?
— Отставить! Как думаешь, где он пристанет?
Они прикидывают глазами течение.
— Как раз к тому тальнику будет.
— Давай туда. Как подойдет — сразу гранатами, понял?
Пулеметы с того берега бьют и бьют по тому месту, где только что были пограничники. Воздух ноет от рикошетов.
— Приготовить гранаты!
Грач не сомневается, что дело дойдет до гранат, а может, и до рукопашной. Ибо от камышей до дамбы какая-нибудь сотня метров, а враги не могут не понимать, что дамба для них не только успех, но и единственное спасение.
Темные фигурки разом выскакивают из камышей, неуклюже, прыжками бегут по зыбкой луговине. У пяти или шести перед грудью вспыхивают частые огоньки автоматных очередей.
— По офицерам и автоматчикам! — командует Грач. И стреляет из пистолета, целясь в прыгающие головы. Но те, в кого он целится, почему-то не падают. Это удивляет и пугает его, ибо и в училище, и здесь на стрельбище всегда было так, что мишени после выстрелов переворачивались.
— Гранатами — огонь!
Он видит, как пограничники дружно взмахивают руками, успевает даже заметить эти кувыркающиеся в воздухе черные бутылочки. Но еще до того как вскидываются взрывы, откуда-то со стороны знакомыми длинными очередями начинает бить наш «максим».
И сразу гаснут вспышки выстрелов на темном фоне бегущих фигур, и до Грача как-то вдруг доходит, что перед ним спины врагов и что атака отбита.
Слева от тальника доносится сдвоенный взрыв. Краем глаза Грач успевает увидеть разлетающиеся доски и темные изломанные силуэты падающих в воду людей.
— Хайрула дает! — кричит Горохов. Он машет свободной левой рукой. И вдруг, ойкнув, сползает вниз, с удивлением разглядывает залитую кровью ладонь…
Через полчаса они возвращаются дамбой в село, ведя перед штыками пятерых прихрамывающих солдат. С того берега с запоздалым остервенением бьют пулеметы, косят камыши, режут ветки прибрежного тальника.
— Ай да снайперы! — смеются пограничники. — До чего метки: с такого расстояния Горохову в палец попали!
Всем весело. Грач тоже едва сдерживает улыбку. Еще бы: никогда прежде не видавший настоящего боя, он так блестяще отбил хорошо организованную вооруженную провокацию. Думая об этом, он невольно сбивается на предполагаемый разбор операции в штабе отряда. И единственная потеря — палец пограничника Горохова — кажется ему хорошим поводом для шуток, которые на серьезных совещаниях так сближают людей, независимо от рангов.
«А вдруг нагорит? — ловит он себя на тревожной мысли. — Вдруг начнут доказывать, что первый начал?»
Он хмурится, приказывает коротко и жестко:
— За мной, на заставу, бегом!
На заставе обычная тишина. В помещении сидит дежурный, непрерывно вызывает «Грушу».
— Где Ищенко?
— На правом фланге. Как только вы ушли, он и явился. Не спится, говорит, пойду наряды проверять, — подробно докладывает дежурный. И тихо, будто кто чужой может услышать, добавляет: — На правом фланге тоже бой был.
— Что там?
— Неизвестно.
— Связного послали?
— Послали. Еще не вернулся.
— Где катер Протасова?
— Ушел на правый. Там бой был, — повторяет дежурный.
— Телефон — в блиндаж. Сержанта Голубева с отделением ко мне! — приказывает Грач.
Но дежурный, вопреки обыкновению, не уходит.
— Товарищ лейтенант! — с непонятной таинственностью в голосе говорит он. — Там женщина дожидается.
Сердце прыгает и тут же обрывается, расплющивается в тревоге и печали. Так, завидев охотника, прыгает марал, вкладывая в последний прыжок всю свою надежду. И падает на камни, не сильный, не красивый — беспомощный.
— Кто?
— Марией Ивановной назвалась.
Грач бежит через двор в свою мазанку, распахивает дверь. Его жена, его Маша, стоит посреди комнаты и разводит руками: вот, мол, приехала, уж не взыщи.
Радость окутывает его не испытанной прежде теплотой. Так бывает, когда попадаешь с мороза к натопленной печке, прижимаешься к ней и руками, и лицом, и грудью и таешь весь в немыслимой слабости.
Читать дальше