Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии

Услышав эти слова Барбассона, произнесенные им с необыкновенной быстротой, почти без всякой передышки, Рама и Нариндра вскрикнули и бросились к двери… Но в эту минуту они вспомнили, что только Сердар вправе распоряжаться, и остановились, еле переводя дыхание…

— Да идите же, — крикнул им Барбассон, — не допускайте, чтобы он говорил с кем-нибудь.

— Идите, — сказал Сердар, который понял деликатность своих друзей, побудившую их остановиться. — Скажите, что действуете по моему приказанию.

Рама и Нариндра поспешили на переднюю часть судна, уверенные, что найдут там мнимого факира.

— Спокойно и без борьбы, Нариндра, — сказал Рама, — будем действовать лучше хитростью.

— Рам-Шудор, — сказал Рама индусу, который курил, спокойно облокотившись на планшир, — командир требует, чтобы сегодня вечером все сидели у себя в каюте.

— Хорошо, я пойду, — ответил туземец.

Не успел он войти в каюту, как Нариндра поспешно закрыл задвижку и поставил настороже одного из матросов, поручив ему не выпускать оттуда пленника. Исполнив эту обязанность, оба поспешили к Сердару и рассказали ему, с каким хладнокровием позволил Рам-Шудор запереть себя.

Бесполезная предосторожность! Поручение Рам-Шудора было уже на пути к исполнению. Они опоздали! Барбассон должен был распорядиться об этом еще на палубе в самый момент своего прибытия.

Не успела дверь запереться за Сердаром и его спутниками, как какой-то человек, скрывавшийся позади грот-мачты, поспешно спустился по лестнице в лодку Барбассона и передал олле одному из малабарских матросов, сказав ему при этом:

— Греби изо всей мочи, проезжай канал… это губернатору Цейлона… речь идет о твоей жизни… приказ капитана.

Человек этот был Рам-Шудор. В два прыжка, как кошка, вернулся он обратно на борт и встал у планшира, где его нашли потом Нариндра и Рама. В то время как последние сопровождали его вниз, лодка отчалила от «Дианы» и понеслась среди ночной тьмы, унося с собой ужасный пальмовый лист, предназначенный для губернатора сэра Уильяма Брауна.

Собравшиеся в каюте Сердара долго обсуждали события в Нухурмуре… Печальный конец Барнета вызвал у всех слезы на глазах, и бедный Барбассон, рассказывая все подробности этой ужасной драмы, смешал свои слезы со слезами своих товарищей.

Когда улеглось первое волнение, все приступили к обсуждению дальнейших действий. Решено было сегодня же ночью подвергнуть Рам-Шудора наказанию, которое он заслужил за свои бесчисленные преступления. Сердар предлагал просто-напросто застрелить его, но Барбассон настаивал на более тяжелом, хотя почти столь же быстром наказании.

— Привязать ему ядро к ногам и бросить живым в воду! — сказал провансалец.

— Во имя человеколюбия и ради нас самих, — отвечал Сердар, — не будем поступать, как дикари.

— Очень он заботился бы о человеколюбии, этот негодяй, если бы добился успеха в своих коварных кознях!

Нариндра и Рама присоединились к Барбассону, и Сердар не возражал больше, рассчитывая на то, что в самую последнюю минуту он вмешается как командир судна.

Разговор продолжался очень долго; прошло два часа, прежде чем Сердар стал объяснять Барбассону неизвестный последнему план, который должен был предать им в руки сэра Уильяма Брауна без всякого шума и борьбы, потому что открыто, силой его нельзя было похитить на глазах всего гарнизона Пуант-де-Галля… Вдруг послышался легкий стук в дверь. Это был брат Рамы, явившийся предупредить Барбассона, что хозяин лодки желает его видеть.

— Пусть войдет! — сказал провансалец.

Шива-Томби вышел из скромности, пропустив в каюту матроса.

— Капитан, — сказал матрос, — губернатор Цейлона приказал мне передать это вам.

Если бы молния влетела внезапно в каюту, то и она не произвела бы такого действия, как эти слова… Только быстрый и проницательный ум провансальца вывел всех из затруднительного положения.

— Давай сюда и можешь идти! — скомандовал он коротко, и тот немедленно повиновался.

— Вы в переписке с губернатором? — удивленно спросил Сердар.

Нариндра и Рама были поражены и с недоверием смотрели на Барбассона. Последний, прочитав письмо, побледнел от бешенства и воскликнул:

— О, я задушу тебя своими собственными руками! Никогда в мире не было видано таких негодяев!

— Что все это означает? — повелительным тоном спросил его Рама.

— Это означает, тысяча чертей, — отвечал провансалец, — что мы болваны… мы никуда не годны… мы… мы разбиты наголову, разбиты этими негодяями!.. Вот, читайте… нам ничего больше не остается, как сняться с якоря и спасаться… благо, мы еще можем это сделать.