Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии

— Я слушал, не перебивая тебя, Нариндра, — отвечал заклинатель, — и каждое твое слово совпадало с моими мыслями. Но к какому средству мы прибегаем, чтобы добиться своей цели? Ты знаешь характер Сердара и непоколебимость его убеждений.

— Я нашел это средство, Рама!

— Какое?

— Сам Нана-Сахиб должен содействовать нам, без него мы ничего не сделаем.

— Он никогда не согласится.

— Ошибаешься, Рама, — холодно отвечал Нариндра, — я решился на все, чтобы устранить непоправимое несчастье.

— Даже изменить Нана-Сахибу? — спросил заклинатель.

— Ты забываешь, Рама, что я королевского происхождения; я также потомок древних королей, последний представитель династии маратхов, которая царствовала в Декане и никогда не подчинялась могольским владыкам Дели. Сама Англия признала право моего отца на титул раджи, но я не хотел быть пенсионером англичан и войти в стадо навабов без королевства, которое украшает собой зал вице-короля Калькутты. Я никогда не склонял головы перед Нана-Сахибом и не связывал себя клятвой с его судьбой. Но не бойся, я не изменю ему, я хочу только принудить этого малодушного человека действовать, хотя бы раз в жизни, как подобает царственному лицу… И я хотел просить тебя сегодня же вечером присутствовать при нашем разговоре, в тот именно час, когда Сердар совершает свой обычный объезд вокруг озера… Мне будет необходимо твое присутствие, Рама!

— Хорошо, я пойду с тобой.

— Я хочу попросить тебя дать мне одно обещание.

— Какое?

— Что бы ты ни видел и ни слышал — не вмешивайся.

— Это так важно?

— Я хочу спасти Сердара.

— Даю тебе слово.

— А что ты хотел мне сказать?

— Мне ничего не остается, как удалиться, Нариндра, у нас с тобой одинаковые мысли. Как и ты, я считал, что Сердар губит себя навсегда, не принося никакой пользы нашему делу, которое так неумело защищал Нана-Сахиб; но напрасно я ломал себе голову. Я не находил выхода.

— До вечера! Если я не проснусь сам, так как с самого своего ухода из Бомбея я ни минуты не отдыхал, то дай мне знать, едва только Сердар выйдет.

— Хорошо… Да хранит твой сон Индра, твой покровитель, и да пошлет он тебе во сне счастливое предзнаменование.

ТОТ ЧАС, КОГДА СЕРДАР ОТПРАВЛЯЛСЯ на обычный осмотр озера, — мера предосторожности, которой он никогда не пренебрегал, — он послал предупредить Барнета и Барбассона, чтобы они готовились сопровождать его. Еще накануне он пришел к убеждению, что на шлюпке недостаточно иметь двух человек, из которых одному приходится следить за машиной, а другому управлять рулем, а потому в случае какой-либо тревоги ему с одним спутником трудно располагать свободой действий.

Он был печальнее и мрачнее обыкновенного. Увлеченный великодушным порывом, он дал утром клятву, что не покинет Нана-Сахиба, пока не водворит его в безопасном месте. Он не сожалел об этом, потому что приписывал неосторожности своих родных новые меры, принятые вице-королем, чтобы завладеть изгнанником; он не мог только побороть горьких душевных мук, исполняя то, что считал своим долгом. Он не скрывал от себя, что погубил планы своего счастья, которые он составлял в течение стольких месяцев, видя в будущем свое восстановленное честное имя, свой собственный очаг, любовь близких, счастливую жизнь, наконец… свою сестру, которая спешила в Индию, чтобы обнять его. Она с большим огорчением узнает, что он вопреки ее призыву продолжает безрассудную борьбу, сделавшуюся преступной после амнистии правительства, которое поступило в этом случае очень умно, выказав себя великодушным. Каково же будет горе этой дорогой сестры, когда она увидит, что он остался глух к голосу сердца и рассудка? А между тем не исполнил он разве своего долга, приготовив это убежище в Нухурмуре, куда он привез принца после побега, и неужели он до конца своей жизни должен находиться в зависимости от капризов изгнанника? Эти мысли теснились в его голове и мучили его. Увы, еще накануне он был свободен… Свободен ехать, куда хочет, и Нана только одного просил у него: отыскать какой-нибудь отдаленный остров и свезти его туда на «Диане», но позже… Увлеченный своей рыцарской натурой, он связал себя клятвой, которая не позволяла ему даже встретить свою сестру, потому что для этого он должен был выказать покорность… Обезоружить себя… А он не мог этого сделать.