Павел Крамар: Расплата

Согласно санкции военного прокурора Кунгурцеву предъявили обвинение по статье об уклонении от службы в Советской Армии, поместили в городскую тюрьму и продолжали допрашивать.

Уже и тогда были основания подозревать Кунгурцева в шпионаже. Но обвинение предъявляется не по подозрению, а на основе доказанных фактов. Поэтому Кунгурцева пока официально обвиняли в дезертирстве, но глубокое расследование его дела продолжалось…

Полковник Бухтиаров собрал оперсостав для подробного разбора ошибок, допущенных при задержании, организации охраны и розыска Кунгурцева. Мне и капитану Таранихину досталось в тот день больше всех на орехи. Но мы не роптали, для нас, молодых работников, это был поучительный урок.

Досталось, конечно, и коменданту нашего отдела лейтенанту Пименову. «Почему поставили решетку со столь большими ячейками? — наседал на него полковник Бухтиаров. — В чем дело?»

А дело было в том, что отдел в это здание переехал минувшей зимой. Тогда наспех и оборудовал лейтенант Пименов камеру предварительного заключения. Человек он был, безусловно, прилежный. Но профессию имел сугубо гражданскую — библиотекарь. Комендантом он стал совсем недавно и о размерах ячеек решетки для камеры предварительного заключения долго не раздумывал: поставил ту, которую по его заказу сковали на глазок, экономя металл, ремонтники армейской мастерской.

Так и объяснил чистосердечно свою промашку лейтенант Пименов…

В конце разноса полковник Бухтиаров, постукивая карандашом по столу, напомнил нам крылатую фразу: «Бдительность — это оружие и профессия чекистов». И мы еще раз прочувствовали тогда суровую справедливость ее. Да, в чекистской работе нет мелочей. Вся она — каждое ее звено — должна быть пронизана и соткана из точного расчета и высокой бдительности. Малейший недогляд может обернуться тяжелыми последствиями.

Но не успели мы как следует опомниться от побега Кунгурцева — произошел другой, не менее каверзный случай. И он, разумеется, произошел не столько из-за нашей халатности, сколько из-за неопытности. Ведь в то время, накануне войны с Японией, бывалые оперсотрудники уходили в новые войсковые формирования, а взамен им набиралась малоопытная молодежь…

Так вот, Кунгурцева пока официально обвинили в дезертирстве. Но расследование его дела продолжалось. И принял его, как говорится, к производству старший следователь нашего отдела капитан Таранихин. А на того тогда словно туча нашла: все чаще хмурился. И куда девалась его милая, добродушная улыбка, которая раньше словно бы светилась из-под его аккуратно подстриженных усиков! Он заметно нервничал, сказав мне однажды: «Понимаешь, чувствую, что Кунгурцев — хитрый, изворотливый преступник. Но уличить его нечем. Он прямо-таки ускользает, как вода сквозь пальцы».

Действительно, на следствии Кунгурцев занял очень выгодную для себя позицию, заявляя, что после контузии у него ослабела память. Когда следователь начинал уличать его в умышленном искажении фактов, он спокойно заявлял: «Может быть, вы правы, не помню, забыл после контузии…»

Такая позиция обезоруживала старшего следователя Таранихина. И он потребовал, чтобы армейские медики провели официальное амбулаторное обследование обвиняемого. Врачи дали следствию письменное заключение: следов контузии не обнаружено, практически здоров. Таранихин ознакомил Кунгурцева с этим заключением, а тот заявил: дескать, с выводом врачей согласен, потому как от контузии за это время отошел, но память порой словно проваливается. Его сфотографировали в различных позах, описали его приметы, запросив о нем многие отделы «Смерш» для проверки, не появлялся ли тот на крупных железнодорожных станциях, в гостиницах, продовольственных и пересыльных пунктах, в столовых, запасных полках, госпиталях, медпунктах. Его показания проверяли по материалам розыска госпреступников, а фотокарточка предъявлялась на опознание разоблаченным агентам иностранных разведок. Так что в наш адрес поступали все новые и новые материалы. Однако «решающие» материалы, как это ни странно, нашли мы у себя — в кабинете следователя.

Началось все с того, что недели через две после задержания Кунгурцева не вышла на работу из-за болезни уборщица отдела Мария Афанасьевна. Комендант отдела лейтенант Пименов приказал старшине роты Касторнину произвести вместе с солдатами уборку здания отдела. Старшина Касторнин был въедливый и бывалый служака. Ходил он по кабинетам и поторапливал своих подчиненных: «Давай пошевеливай, протирай, чтоб все блестело!»