Луи Жаколио: Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Затерянные в океане

— Ну, Бартес, неужели вы еще недостаточно отомщены? — обратился к нему адмирал Ле Хелло. — Я убежден, что вы сами никогда бы не довели до этого.

Молодой человек ничего не ответил.

— О Боже, вот он, день скорби и печали! — воскликнул старик Прево-Лемер.

— Вот он, день торжества и возмездия! — произнес Гроляр.

— Господа, — сказал главный прокурор, — мне кажется, теперь всякое судебное преследование становится ненужным: один из преступников покончил счеты с жизнью, а другой стал невменяем. Однако я не забываю, что есть еще и невиновный, честь которого должна быть восстановлена и которому общество должно вернуть его доброе имя, и я послужу этому делу всеми моими силами. Я обязуюсь это сделать в присутствии всех вас, а теперь прошу вас, господа, позвольте моим несчастным родственникам предаться их горю и не тревожьте их более своим присутствием.

Глубоко потрясенные этой развязкой, которой никто не ожидал, присутствующие один за другим незаметно удалились, исполненные невыразимой жалости к этому несчастному старику, столь жестоко пораженному горем, и к этим двум мужественным женщинам, на долю которых выпали теперь вдвойне тяжелые обязанности: ухаживать за двумя больными и утешать страждущих, молча перенося свое собственное горе и отчаяние.

Однако старик Жюль Прево-Лемер не умер. Интересы семьи и честь торговой фирмы, которую нужно было во что бы то ни стало спасти, помогли ему превозмочь и болезнь, и горе.

Но как восстановить совершенно подорванный кредит фирмы? Для этого нужно было проявить незаурядную энергию, основательно изучить положение дел в торговом мире и сообразовать с ним все свои операции.

— Старый, больной, с подорванными силами, я не в состоянии буду сделать все это и спасти мою семью от позорного разорения, от нищенской сумы, — говорил старый банкир. — Это мог бы сделать только один человек. Но захочет ли он это сделать?

Этим человеком был Эдмон Бартес, честь которого была публично восстановлена на суде.

Теперь, когда преступников, погубивших его честное имя и разбивших его жизнь, уже не было в живых, — так как и Альбер, промучившись несколько недель в больнице для душевнобольных, умер, — в душе Эдмона Бартеса воцарилось необычайное спокойствие. Временами ему казалось даже, что отмщение было слишком жестоко, и его начинали мучить угрызения совести. Кроме того, и образ кроткой и печальной Стефании стоял вновь перед ним, как в былые дни прошлого счастья. Бледная и печальная в своих траурных одеждах, она казалась ему еще более прекрасной и трогательной, еще более чистой и благородной и влекла его к себе сильнее прежнего. Ее, именно ее он хотел избавить от нищеты и разорения, от новых невзгод и мучений, и ради нее Эдмон поклялся приняться за труды и восстановить в прежнем блеске фирму Прево-Лемер и К°.

Но для осуществления его проектов требовались крупные суммы денег, и он обратился к китайцам, своим верным спутникам и друзьям.

— Кванг — верховный властитель, — ответили ему Кианг, Лу и Чанг, — он может черпать из сокровищ Поклонников Теней сколько ему угодно, не отдавая никому в том отчета!

— Нет, я этого не хочу, — сказал Бартес, — я желал бы только сделать заем!

И на другой же день, обменявшись телеграммами с Лао Тсином, банкиром из Батавии, он получил уведомление, что ему открыт кредит в десять миллионов франков.

Заручившись этим кредитом, Эдмон Бартес расстался с кольцом старика Фо, этим знаком верховной власти, который он вручил китайцам со словами:

— Я — человек не вашего племени и не вашего народа и не сумею выполнить все обязанности, возлагаемые на меня моим званием Кванга и требуемые исконными обычаями страны. Изберите себе достойного Кванга из своей среды, который будет стоять ближе к вам и лучше меня потрудится на благо вашего могущественного общества.

Кванг, Лу и Чанг приняли от него кольцо и три дня спустя уехали обратно в Батавию, увозя с собой самое дружеское расположение и щедрые дары того, кому они все время служили верой и правдой с того самого момента, как он стал преемником и наследником старого Фо. Эдмон Бартес потребовал, чтобы Гастон де Ла Жонкьер и Поль Прево-Лемер сделались его компаньонами, а Порник, Данео, Пюжоль и Ле Люпен, вскоре получившие полное помилование, его стараниями занялись каждый соответствующим его способностям делом.

— Да это настоящая синекура, не правда ли?! — воскликнул бретонец, обращаясь к своим товарищам. — Пока мы на страже кассы Эдмона Бартеса, из нее не пропадет ни единого сантима!