Филип Марсден - Перекресток - путешествие среди армян

Охранники приводили сюда армян и заталкивали их внутрь тысячами; чем больше их оказывалось в пещере, тем дальше были вынуждены отступать первые вниз по проходу. Затем охранники натаскали ко входу в пещеру кустарника и подожгли его. В эту ночь они караулили пещеру, расположившись лагерем на краю ложбины. А затем вернулись в город.

Возможно, что никто никогда так и не узнал бы о случившемся (нет ли еще других Шададди, о которых пока ничего не известно?), если бы не один уцелевший мальчик, который через три дня выбрался из глубин туннеля – пополз по трупам и телам, через пепел костра, поднялся на поверхность и снова оказался в пустыне…

Проход все тянулся, я шел почти ощупью по его извивам. В желтом луче фонаря удавалось рассмотреть немногое. Воздух стал спертым, я больше не ощущал дуновения ветра со стороны входа. Казалось, странная неодолимая сила затягивала меня в туннель и каждый шаг уводил меня все дальше от привычной жизни. За спиной я чувствовал огромную пустоту… но еще большую – впереди. Я вторгался в чужие владения, я казался самому себе осквернителем могил, которым движет нечто более темное, чем жадность. Меня гнало вперед любопытство. Я знал, что ничего там не найду, но продолжал идти. Я шел упорно, почти потеряв способность реально мыслить. Я шел вперед, потому что был уверен: повернуть назад – значит потерять то, что осталось там от Армении.

Ноги мои скользили и шлепали по невидимым лужам. Чтобы удержать равновесие, я упирался рукой в сырую стену. Я заметил, что туннель сужается, пришлось пригнуться. Потом я поскользнулся одной ногой на грязевом заносе, фонарик выпал из руки, звякнул о камень и погас.

Несколько минут я просидел на корточках совершенно неподвижно. Поднеся руку к лицу, я ничего не увидел. Я повернул голову в одну сторону, затем в другую, и уже скоро я был не в состоянии определить, с какой стороны я пришел. Я попытался представить себе запах дыма, заполнявшего туннель, и звуки – возникла ли тогда паника или было тихое смирение, покорность судьбе? Матери, нашептывающие ничего не значащие слова своим детям, немногочисленные мужчины, слишком ослабевшие, чтобы проявить заботу, нагромождение тел, медленная смерть от удушья…

В какое-то мгновение мне показалось, что пещера закружилась вокруг меня. Охваченный ужасом от пронесшихся перед моим мысленным взором картин, я внезапно полностью потерял ориентацию.

Это прошло почти сразу. Согнувшись, я пошарил вокруг ног, пытаясь найти фонарь, руки по запястье погрузились в скользкую глину, ощупывая мокрый, вязкий пол. Пальцы наткнулись на что-то твердое. Я зажал этот предмет в руке, а другой нашел чуть подальше фонарь. Я полагал, что скорее всего это опять будет кость. Но когда я включил фонарь, предмет в моей ладони оказался большим кристаллом – пятидюймовым прозрачным кальцитом, имевшим форму наконечника стрелы.

Я выбрался наружу. Техник-армянин хлопнул меня по плечу и в первый раз улыбнулся. Он беспокоился – думал, что я заблудился. Закурив сигарету, он тронул джип с места. Я обернул кристалл шарфом и спрятал в сумку. Находка показалась мне сувениром из пещеры. Может, Армения и умерла здесь, но что-то сохранилось. Спустя год или чуть больше, оказавшись в Израиле, я повез кристалл и свои вопросы, на которые у меня не было ответов, в Иерусалим.

Старый город Иерусалим, самое святое место на земле, поделен на четыре отдельных квартала. Три квартала – еврейский, христианский и мусульманский – представляют великие монотеистические религии, которые сделали этот город святым и боролись за него на протяжении сотен лет. Четвертый квартал – армянский.

Интронизация Архиепископа Торгома Манукяна, Армянского Патриарха Иерусалима.

Армянский квартал в Иерусалиме.

То обстоятельство, что армяне уцелели в городе с такой напряженной внутренней жизнью, является доказательством их необычайной жизнестойкости. Действительно, из всех кварталов армянский – самый консервативный и до сих пор остался самым замкнутым. Большая его часть укрыта за высокими стенами, где миряне соседствуют с монахами ордена Святого Иакова. Обычно вход туда для посторонних закрыт, и только на полчаса ежедневно его открывают для осмотра кафедрального собора неармянами.