Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Т.4. Пожиратели огня

— Не вернуться ли нам назад? — спросил Данилов.

— Может быть, нам действительно следовало бы быть осторожнее! — согласился князь и остановился.

В этот момент до их слуха донесся шум голосов и что-то вроде криков и пения, но за отдаленностью трудно было различить, что это были за голоса.

— Это не церковное пение! — с уверенностью заметил князь.

— Да, скорее застольные песни. Слышите топот ног, словно там где-то пляшут и пируют!

— Ты прав! — сказал князь, и звуки этой пирушки побудили его идти дальше. — У тебя оружие при себе? — обратился он к Данилову.

— При себе, ваше сиятельство!

— Ну, так вперед!

И они стали осторожно продвигаться дальше. Крики и песни раздавались все громче и яснее; вскоре не осталось ни малейшего сомнения, что в общине пировала многочисленная шайка грабителей.

Еще несколько шагов — и сквозь арку, ведущую в обширное подземелье, князь и его слуга увидели около сотни бражничавших бородатых людей. Все они были уже навеселе.

Вдруг один из присутствующих громко провозгласил:

— За твое здоровье, Хашим-Баши! Так значит, я могу положиться на твое слово? Ты не забудешь того, что обещал мне?

— Ваше превосходительство, Хашим-Баши всегда держит свое слово. Будьте здоровы!

— Это голос Ивановича, — сказал князь, — этот негодяй явился сюда подговорить Черных Всадников помочь ему.

— Ваше сиятельство, Хашим-Баши встает; нам пора уходить! — прервал его Данилов.

В этот момент со всех сторон раздались сиплые голоса собутыльников:

— Куда ты, Хашим-Баши?.. Останься с нами… Или тебе наскучило пить с нами!? Полно, не уходи, ты должен быть нашим атаманом и за столом, как в бою! — кричали ему со всех концов.

Но Хашим-Баши оставался непреклонен.

— Молчите, друзья! Я сейчас жду к себе гостя!

— Слышите, ваше сиятельство? Нам надо спешить! — снова шепнул князю Данилов, и оба направились к выходу, к монастырским воротам, у которых Данилов постучался довольно громко. Им отпер сам отец Николай, уже преобразившийся из Хашима-Баши в степенного инока.

— Чего вы желаете, братия? — спросил он, ласково глядя на пришедших.

— Мы желаем говорить с отцом Николаем!

— Он перед вами!

— Мы испросили разрешения повидать вас, и вы сами назначили нам это время!

— Так, так! — проговорил отец Николай. — Прошу пожаловать. Ночь прохладна; нам с вами лучше будет побеседовать в моей скромной келье, чем здесь, на дворе! Следуйте за мной!

И мнимый монах повел их в другой конец здания, противоположный тому, где его товарищи все еще продолжали свою оргию. Вскоре посетители очутились в опрятной, скромно и бедно обставленной келье обычного монастырского вида.

— Милости прошу садиться, гости дорогие! — пригласил мнимый монах. — Расскажите, что привело вас ко мне!

Данилов, назвав себя, но умолчав о князе, рассказал, что, полагаясь на обещание Хашима-Баши помочь ему в случае нужды, явился сюда по данному атаманом адресу.

— Так, так, — кивал головой мнимый отец Николай. — Ну, а скажите, какую же услугу вы просите оказать Хашима-Баши!

— Это — тайна, которую я должен сообщить только атаману! — твердо произнес Данилов.

— Митька, полно разыгрывать комедию! — вдруг воскликнул князь, все время пристально вглядывавшийся в монаха.

Тот с яростью вскочил с места.

— Кто бы ты ни был, — воскликнул он, побагровев от гнева, — ты этими словами произнес свой смертный приговор; только один человек в мире мог бы говорить со мной так… и никто другой! — и он кинулся на князя.

Но Данилов был настороже. Одним сильным движением руки он прижал к стене Хашима-Баши, промолвив:

— Стой, это — князь Свечин!

Едва только Данилов проговорил эти слова, как гнев атамана словно рукой сняло.

— Князь Свечин! Батюшка! — бормотал мнимый монах глубоко взволнованным голосом. — А я не узнал было тебя!

— А я так сразу узнал, несмотря на твое переодевание! — проговорил князь.

Грозный атаман Черных Всадников был когда-то крепостным деда Свечина. Князь, которому тогда было лет десять, не раз избавлял сорванца Митьку, так звали бойкого мальчишку, приставленного в услужение молодому барину, от грозивших ему от старого князя суровых наказаний за его многочисленные проделки.

И Митька проникся к своему заступнику чувством глубокой преданности, что, впрочем, не мешало ему впоследствии удариться в бега.

Однако чувство благодарности было еще живо в нем и теперь, и при первом же звуке голоса молодого князя он превратился в прежнего почтительного слугу.