Роберт Говард - Кулак и клык

Первым его серьезным противником был Том Йорк, вы его наверняка помните. Первый раунд Том выиграл легко, но во втором Сантос выписал ему такую плюху, что сломал нос и выбил четыре зуба. После этого уже пошла настоящая мясорубка, и в пятом раунде рефери остановил бой, чтобы сохранить Тому жизнь. Тут-то газетные писаки насели на Сантоса пуще прежнего, дескать, он второй Фирпо и уж никак не миновать ему быть чемпионом.

Арни принялся организовывать матч в Гарден, а Сантоса пока что отослал обратно во Фриско, пополнить список нокаутов да поразмяться с парочкой-другой калифорнийцев. И тут-то на сцене появился темнейшей души злодей — Стив Костиган.

У Сантоса были назначены в Сан-Франциско десять раундов с Джо Хендлером, но в самый день матча Хендлер растянул лодыжку, и в последнюю минуту я заменил его. Нечего и говорить, что на ринг я вышел при ставках сто против одного. И то на меня никто не ставил, кроме ребят с «Морячки». Они, похоже, считали, что я могу уложить кого угодно просто потому, что в свое время уложил каждого из них.

До меня сразу доперло, что все эти возгласы да «ура» обращены к Сантосу. Стоило мне выйти из своего угла, он принялся паясничать, играя на публику, замахал на меня ручищами, начал строить рожи, отпускать шуточки, а напоследок опустил руки и выставил челюсть вперед — на, мол, бей! Публика, понятно, покатилась со смеху, а я, пока он рот разевал, взял да и ударил!

Пожалуй, он думал, что я от него дальше, чем есть, потому что совсем раскрылся. А я ударил правой от колена, вложив в удар все, что только было за душой. Так приложил по отвисшей челюсти, что вся рука онемела. Уж не знаю, как напрочь ему челюсть не снес. Ну, он и брякнулся на ковер, словно собрался оставаться там на веки вечные. Пришлось секундантам волочь его в раздевалку, чтобы привести в чувство.

Публика, едва переведя дух, заорала: «Жульничество! Нечестно!» Верно, так оно и было на самом деле, потому что Сантос, держи он себя в руках, наверняка победил бы. А так этот бой прикончил всю его карьеру. То ли он сердце потерял, то ли еще чего.

Дальше у него был матч с Кидом Эллисоном. Он с самого начала повел себя как-то нерешительно, а затем проиграл подобным образом еще два матча подряд. Тогда Хуссенштейн дал ему пинка под зад, и Сантос исчез было из поля зрения. Все решили, что он снова нанялся в кочегары на какое-нибудь судно, публика его забыла, и сам я уже успел забыть. А тут — вот он, откуда ни возьмись!

Все эти воспоминания молнией вспыхнули в моем мозгу, пока я стоял разинув рот, и глазел на этого гуся. Уж если Сантос на ринге, в цивилизованных условиях, выглядел тигром, то теперь — что и говорить!

Так вот, заткнул он пистолет за пояс и этак лениво тянет:

— Что-о-о, миста Костиган, помнишь меня, а-а?

— Помню, помню, грязный метис! — заорал я. — Зачем пса моего застрелил?! Пусть только развяжут — я тебе сердце вырву!

Он оскалил зубы в этакой ядовитой улыбочке и лениво махнул в сторону шеста, на который была насажена голова Того.

— Пришел повидать старого друга, а-а? Ну так вот он! Все, что осталось. Теперь Сантос — вождь! Старик был глупый, молодые — они пошли за Сантосом! Совет будем созывать. Вы мои гости!

При этом он холодно, убийственно засмеялся, что-то сказал державшим нас канакам, повернулся задом и пошел к своей хижине. Нас потащили следом за ним. Тут я оглянулся назад, и сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди: старина Майк, шатаясь, поднялся, помотал головой и огляделся. Нашарив меня остекленевшими глазами, он двинулся было ко мне, но тут же увидел и Сантоса, развернулся и убежал за деревья. Я облегченно вздохнул. Должно быть, пуля только слегка царапнула — как раз, чтобы оглушить. Никто, кроме меня, всего этого не видел, и Майк, значит, хоть на некоторое время ушел от опасности, чего никак нельзя было сказать о нас с Биллом О'Брайеном. Билл, видимо, тоже это чуял: очень уж он был бледный.

Нас поставили перед Сантосом, который сидел в одном из кресел, подаренных Того нашим Стариком.

— Однажды, миста Костиган, мы встречались, — заговорил он. — В твоей стране. Теперь встретились в моей. Это моя страна. Мой здесь родился. Большой глупец — мой. Был совсем молодой — ушел на корабле с белыми. Драил палубу, потом кидал уголь… Дрался с другими кочегарами. Встретил Хус'штейна — дрался для него. Он взял меня в Австралию-Америку, я всех победил. Все кричали, когда я выходил на ринг.

Тут улыбка на его физиономии поблекла, глаза сделались совсем дикими и налились кровью.