Роберт Говард: Победитель получит всё

— Хайни Штейнману я после этого боя шею сверну! — прорычал Билл, дрожа от ярости и отирая кровь с моего изжеванного уха. — В жизни не видел фола грязнее…

— Интересно, продадут ли нам полпая на эти пятьдесят центов? — отрешенно проговорил я. — Все же пять сотен долларов…

Начался третий раунд, и я рванулся вперед, намереваясь закончить бой поскорее, однако у Кортеса имелись другие планы на сей счет. Его левый хук рассек мне бровь, за ним последовал правый хук в поврежденное ухо, нырок под мой ответный удар и целых три удара в нос. Обезумев, я кинулся на него головой вперед, прижал к себе левой рукой и принялся молотить правой, пока он не связал меня в клинче.

В ближнем бою мы обменялись короткими ударами с обеих рук в корпус, и Кортес отступил первым, не забыв с дальнего расстояния достать мой глаз. Я рванулся следом за ним, и тут он, неожиданно наклонив голову, боднул меня в челюсть. Подбородок тут же онемел и залился кровью. Ягуар, не медля, нанес правый апперкот, разом выставивший мне несколько зубов, и, выдав замечательный вихрь хуков с обеих рук в голову, оттеснил меня к канатам.

Стоило мне почувствовать спиной канаты, я прибавил темпа, оттолкнулся от них и ударил правой под сердце. Это заставило Кортеса притормозить. Левый в челюсть сбил Кортеса с носков на пятки, зубы его лязгнули, как кастаньеты, и тут, прежде чем я успел ударить еще разок, зазвенел гонг.

— Пожалуй, оно выходит дольше, чем я думал, — сказал я Биллу, пока тот отирал с меня кровь и горячо объяснялся с Хайни.

— Черт побери, Билл, — оправдывался Штейнман, — ну, подумай головой! Если я остановлю бой и дисквалифицирую кого-нибудь, эти горлохваты разнесут здесь все к чертовой матери, а меня вздернут на стропилах. Нокаут им нужен!

— И они его получат! — зарычал я. — Черт с ними, с фолами! Слышь, Билл, ты видал когда-нибудь такой ясный, честный взгляд, как у Джоанны? Я, доложу тебе, знаю женщин, но никогда еще не встречал такой прямодушной, открытой девчонки…

Прозвучал гонг. Мы тут же вошли в клинч и начали работать в корпус, пока Хайни не развел нас. Кортес держался предельно осторожно, не допуская ни малейшего риска. Делая выпады левой, он постоянно держал правую повыше и не пускал в ход, если не был на все сто уверен, что попадет. В клинче он вовсю работал локтями и при всякой возможности норовил боднуть, но Хайни этого всего с понтом «не замечал». А публике было плевать — пока боец дерется, ее не волнует, как именно он это делает. Билл отпускал замечания, которые и готтентота проняли бы, но никто, казалось, его не слышал.

Где-то в середине раунда Кортес начал высказывать свое мнение о моих предках, и это придало мне сил. Ирландская кровь взыграла во мне, я диким быком кинулся на него, пригнув голову и молотя с обеих рук. Он ударил левой и сделал шаг в сторону, но таким ударом меня не остановить, если уж я вышел из себя. Я приблизился вплотную слишком быстро, и отступить вовремя он не успел. Я погнал его к краю ринга, но, едва собрался прижать к канатам, он снова шагнул в сторону, и я влетел в них сам.

Толпа взревела. Кортес, пока я выпутывался, трижды ударил с левой мне в голову, а стоило мне развернуться и ударить в ответ, уклонился и — едва не от самого пола — нанес правый хук в челюсть. Тут я впервые за тот вечер «поплыл». Чуя близость победы, Ягуар еще три раза подряд ударил с правой в голову, отшвырнув меня обратно на канаты, и воткнул левую мне в диафрагму чуть не по самое запястье.

У меня кружилась голова, слегка поташнивало, но в красной дымке перед моими глазами маячило лицо Кортеса, и я изо всех сил ударил правой в самую его середину. Ягуар ничего такого не ждал и совсем забыл об обороне. Голова его запрокинулась назад, словно на петлях, брызнула кровь, и публика взвыла от удовольствия. Я рванулся вперед, однако он пригнулся, нырнув под мой свинг, и заехал правой мне в пах. Ох, Гос-споди Боже! Я рухнул, словно мне подрубили ноги, и принялся корчиться на ковре, как змея с перебитым хребтом.

Тошнило так, что пришлось сцепить зубы, чтобы тут же не вырвало. Я поднял взгляд на Хайни. Тот, весь бледный, стоял надо мной.

— Один! — сказал он. — Два! Три!

— Ты, свинья тупая! — заорал Билл. — Скажешь «десять» — мозги вышибу!

Хайни затрясся, точно от холода, быстро взглянул на Билла, испуганно покосился на публику, втянул почерепашьи голову в плечи и продолжал:

— Четыре! Пять! Шесть!

— Тридцать шесть тысяч долларов, — простонал я, дотягиваясь до канатов.