Благодаря умелым рукам Николая Иваныча, починившего бабуле между делом крышу сарая и повалившийся забор, одинокая старушка взялась бы хранить не только его мотоцикл, но, пожалуй, и «мерседес», которого у Николая Ивановича никогда не было и не будет.
До «Ковровца» он добрался лишь к шести вечера и, оседлав стального коня, затарахтел, запылил в сторону убежища. Бак был залит до горловины, мотор работал ровно, и укатанный проселок лентой слался под колеса хорошо объезженного мотоцикла.
«К десяти доберусь до лесосеки, — подумал он, мельком глянув на заграничный хронометр „Ориент“, — а в двенадцать тридцать должен быть на месте».
Минут через сорок Николай Иваныч свернул на заброшенную, порядком заросшую молодыми березками и елочками лесовозную дорогу, которая через четыре километра и закончилась на старой вырубке. Здесь он спешился, тщательно спрятал, укрыл ветками и травой своего стального коня и продолжил путь пешком. От старой вырубки до схрона было всего восемь с половиной километров, и все — через болота, но по знакомым тропкам. Рукой подать, когда знаешь дорогу.
Первые два километра Николай Иванович довольно споро прошел по относительно чистой квартальной просеке, и уже в сумерках белой ночи вышел на болото. Стояла почти абсолютная тишина. Теплый, словно парное молоко, воздух пах багульником и горькими болотными травами. Птицы сидели на гнездах и голосов не подавали. Мошки, слава Богу, тоже не было и только редкие неугомонные комарики-пищалки робко пытались испить Колиной кровушки, но не получалось у них — «дэта» надежно защищала.
Большой зеленый штопанный-перештопанный рюкзак, весивший никак не меньше двадцати с гаком килограммов, пригибал к земле и широкими лямками сильно давил на плечи. Тяжеленький! Поднакопилось всякого: продуктов запас, немножко инструмента, канистра пятилитровая с бензином для «АБэшки», бутыль с маслом, гвозди.
Июнь стоял теплый, и болото с поверхности заметно подсохло, вода под ногами почти и не чавкала. На грядах — сухой мох, но между грядами — топкие мочажины. Не зная переходов, несмотря на сухое лето, запросто можно с головой ухнуть…
Николай Иванович, двигаясь где вдоль, где поперек поросших хилыми сосенками гряд, меньше чем за час пересек двухкилометровой ширины болото и наконец вышел на песчаную гриву. Здесь были места, еще посещаемые людьми. И из Питера сюда наведывались за клюквой, и местные бродили… Осенью охотники шляться начнут.
Дальше, за гривой, — другое болото. Это среди местных считается совершенно непроходимым — черная топь. Даже в жаркие засушливые годы сюда никто не рисковал забираться. Но у него через эту топь непроходимую была провешенная своя стежечка-тропинка. А если не знать ее, действительно — топь, глубиной не менее четырех-пяти метров. Ступишь мимо жердочки и… только тебя и видели. Буль, будь…
Болотная вода — собственно, и не вода уже, а водно-торфяная смесь с меньшим удельным весом, чем просто вода. В очень соленой и тяжелой воде какого-нибудь Мертвого моря и не умеющий плавать не утонет, а в родной болотной жиже — будь ты хоть мастер спорта по плаванью — как ни бултыхайся, конец один.
Следом за непроходимым болотом протянулась еще одна грива, поросшая ельником с редкими березами и сосенками. Здесь Николай Иванович и решил устроить небольшой привал с перекуром. Тяжеловата все же наплечная ноша была — колени подрагивали, в ушах шумело. Устал.
Он выбрал место, скинул на высокую кочку рюкзак и, усевшись в мягкий мох словно в кресло, спиной привалился к сухому пню. Посидел, остывая, потом достал из кармана рюкзака фляжку, отхлебнул четыре больших глотка сладкого холодного чаю, закурил сигарету и сладко затянулся, так что голова закружилась от ароматного дыма.
Грива, шириной не более двухсот метров, протянулась с северо-запада на юго-восток на несколько километров. В прежние времена Николай Иванович истоптал ее вдоль и поперек, обнаружив немало интересного. В частности, невесть как затащенную сюда, через непроходимые болота, советскую 152-миллиметровую пушку-гаубицу образца 1938 года, без замка, панорамы и снарядов. Наверное, от Второй ударной армии, погибшей в этих страшных болотах, осталась. Так и ржавела с войны, вросла в землю могучими колесами по ступицы, мхом поросла. Сквозь станину береза вымахала метров пятнадцать высотой. Тонн пять хорошего металла.
Внезапно его внимание привлекли сороки — примерно в полукилометре в стороне, над лесом, сновали и кричали дурными голосами несколько птиц. На зверя — лося или медведя сороки так не реагируют.
Читать дальше