Для некоторых же, особо крупных поленьев, еще и клинья могут понадобиться. Но можно — и без клиньев, не враз — через середину, — а с краю обкалывать. В особенности так кедровые чурбаки колоть удобно. Возьмешь полешко диаметром не меньше метра… Хорошее дерево кедр, благородное. Его и на дрова-то пускать грешно. Стоят кедры как колонны в храме, каждый высотой под пятьдесят метров и толщиной в три обхвата. Небо голубое сквозь ветви — где-то высоко-высоко… Кедровки в кронах летают, орешки собирают на зиму. Бурундучки с полосатыми спинками туда-сюда шмыгают, белочки скачут. А воздух в кедровнике — волшебный, дышишь и надышаться не можешь.
Так, или примерно так, я подбадривал изрядно взмыленного Борьку. Боб колол дрова возле Колиного схорона, и по всему видно было, что это занятие для него непривычно.
Вчера вечером, уже почти ночью, когда мы, спрятав машину в заброшенном блиндаже, двинулись пешком через леса и болота, Борька показал себя настоящим горожанином и изрядным засранцем. Он ломился сквозь мокрый после дождя лес, как стадо бульдозеров. Постоянно спотыкался и падал в самых безобидных местах. Цеплялся за ветки, все время пытался наткнуться на них мордой, и вдобавок — не прошли и километра, как он натер ногу и заныл, заскулил на манер шотландской волынки.
Еще его сильно донимали хищные рыси, которые прыгают с деревьев на шею бедным путешественникам, змеи, коварно подстерегающие нежные борькины ноги, и всяческие ядовитые насекомые типа мухи цэ-цэ. Комары и некоторое количество мошки довели его почти до безумия… Впрочем, насекомых он боялся правильно, но не тех, кого следовало бы бояться — таежный клещ как раз незаметно и небольно цепляется. Хотя в середине июня подцепить у нас энцефалит — шанс уже незначительный.
Когда вышли на болото. Боб мгновенно стал тонуть. Я, как мог, помогал ему выбраться, но он тут же находил укромную мочажинку и опять с шумом и брызгами проваливался в нее. При этом матерился так громко и выразительно, что если бы здесь водились говорящие попугаи, они все до единого выучились бы нецензурной брани. Я его затыкать и не пытался — бесполезно. Пускай извергается, филолог, если ему так легче.
Но это было еще не болото, это была лишь прелюдия, на что я, с присущим тактом, и указал моему другу. Мол, так и так дружище, но там, куда мы идем, мощность торфа резко превышает твой рост. Так что, если не хочешь долго и мучительно булькать в трясине, смотри под ноги и старайся аккуратнее выбирать место для своих лап сорок шестого размера. Борька заныл, заверещал, но сообразив своей городской башкой, что мне как бы и наплевать на его нытье, понемногу приспособился. И остаток пути по действительно непроходимому болоту прошел по неприметным жердочкам почти нормально.
Я давно заметил, что крупные люди в лесу как-то не очень… Неудобно им, некомфортно. Я и сам не мелкий — сто восемьдесят два, но Боб меня на четырнадцать сантиметров переплюнул. Помню, мы с ним в детстве лет до пятнадцати мерились — кто выше, потом прекратили за явным Борькиным преимуществом.
Не знаю уж, каким чудом он не выколол себе глаза, но к концу перехода — всего-то километров девять прошли — Борька все-таки упал совсем уж неудачно и здорово разодрал лоб. Тут вообще началось, не опишешь в словах…
На его счастье, болото с коварными мочажинами и действительно опасными «окнами» вскоре кончилось, местность стала повыше и гораздо суше. Всего и шли-то часа три, но достал он меня крепко!
Возле одного из замаскированных выходов схорона, Николаем Ивановичем была обустроена наземная летняя резиденция: шалаш, стол с чурбаками вместо стульев, кострище и небольшой запас дров. Коля мне говорил, что хотел вначале избушку какую-нибудь простенькую сладить — не все же время под землей барсуком сидеть, — но потом передумал, чтобы не привлекать внимание посторонних. К избушке обязательно всякий нежелательный элемент потянется — охотники с грибниками шляться станут, черные следопыты с лопатами придут. В этих краях, на месте гибели Второй ударной армии, брошенной в окружении на погибель доблестным генералом Мерецковым, до сих пор немало шатается любителей в земле покопаться. Железа разного здесь немало, а костей — еще больше…
Тут же, неподалеку от шалаша, протекал ручей, в котором, как ни странно, водилась рыба. Не хариус, разумеется, но окушков и плотиц при известной сноровке на уху натаскать можно.
Потеплело, дождик давно кончился, и первую ночь мы с Борькой, провели почти под открытым небом — в шалаше на еловом лапнике, укрывшись куском брезента. За ночь, несмотря на теплую погоду, немного продрогли, и утром Боб решил размять свои старые кости. Вот тут и началась молодецкая потеха под названием «колка дров».
Читать дальше