Брэм Стокер - Леди в саване

Когда Кармилла говорит, что она и ее жертва «слились навеки» ( are one ), то утверждение гомогенности ярко напоминает об онтологических импликациях акта желания. Ее слова говорят о том, что субъект и объект желания оба зависят от своего рода имманентного единства, которое вполне может уничтожить то, что на вид кажется отдельными категориями. Лео Берсани говорит о чем-то похожем в «Генитальном целомудрии», когда он упоминает о «возможности желания, на другом пределе которого находится продолжение, другой вариант того, что составляет сам акт желания». [208] Leo Bersani. «Genital Chastity», in Homosexuality and Psychoanalysis. University of Chicago Press, 2001, p. 361. Альтернативная концепция желания у Берсани происходит, как он это формулирует, от «относительности… укорененной в растяжимости человеческой индивидуальности… укорененной в единстве». [209] Leo Bersani. «Against Monogamy». Oxford Literary Review 20 (1998): p. 5. Согласно этой точке зрения на относительность, «другой предел [желания]» (Берсани намеренно избегает слова «объект») «включен в то, что идентифицирует или индивидуализирует желающую сторону». Желание приоткрывает органическое единство между различными с виду «я» — и в ключевом смысле им и вызывается: «Желание мобилизует связи бытия». Подобным же образом характеристика желания у Ле Фаню перемещается за пределы эротического в более широкую область онтологического, исследуя интересную и ужасающую возможность того, что субъект и объект, «я» и другой, могут иногда быть в основе своей неразличимы. Действительно, та особенная манера, в которой Кармилла говорит о своем желании, предполагает, что стирание таких различий допускает некую радикальную интерсубъективность, более глубоко укорененную, чем та, что основывалась бы на просто ассимиляции или присвоении «других». Текст показывает взаимное желание Кармиллы и Лоры как разрушение двух «я», которое дальше должно привести к разрушению всех таких «я»: вампиризм, так, как он описан у Ле Фаню, активизирует импульсы к отказу от себя, со всеми его опасными и в то же время возвышенно опьяняющими возможностями. «Кармилла» выходит далеко за пределы идеи о том, что «опасная» связь между прекрасной дамой-вампиром и ее жертвой-женщиной является угрозой патриархальному гетеросексуальному порядку: она заставляет нас увидеть, что эти отношения в драматичной форме показывают нам фундаментальную угрозу самому понятию личности.

Фактически беспокойство по поводу разрушения различий между «я» и «другим» постоянно встречается в «В зеркале отуманенном», сборнике рассказов ужасов, куда включена и «Кармилла». Формально эти рассказы объединяет то, что они представляют собой бумаги врача по имени Мартин Гесселиус, которые якобы были изданы и опубликованы его медицинским секретарем после кончины Гесселиуса. Если «Великий бог Пан» намекает на существование духовных сил, вызывающих материальные проявления, «В зеркале отуманенном» точно так же показывает причинные связи между психическим и физическим, давая прочные основания для того, чтобы интерпретировать материальные проявления, которые разрушают жизнь персонажей, как продолжение — если не просто метафоры — моральных, психологических проблем.

Гесселиус привлекает внимание, например, к телесным причинам сверхъестественных явлений и к влиянию духа и материи друг на друга. За одним исключением [210] Единственный рассказ в «В зеркале отуманенном», где не фигурируют сверхъестественные явления, — «Комната в гостинице „Летящий дракон“» — повествует о шайке воров и наркотике, который они используют, чтобы обездвижить свою потенциальную жертву. Хотя он прямо не связан с рассуждениями Гесселиуса о духе и материи, этот рассказ тем не менее также имеет отношение к разрушению различий: наркотик, о котором идет речь, вызывает некое подобие смерти (или, как его называет Гесселиус, Mortis Imago), даже когда одурманенная жертва полностью сохраняет сознание; таким образом, стирается граница между жизнью и смертью. , его бумаги говорят о связи между духовным и материальным мирами, а также о разрушительных последствиях нарушений этой связи. Под видом объяснения «истории болезни», доктор Гесселиус развивает теорию внутреннего чувства человека, своего рода психического знания, которое он отличает от внешних, физических чувств. В ходе всей первой половины «В зеркале отуманенном» он пишет об открытии «внутреннего ока» — состоянии, которое вызывается такими неврологическими аномалиями, как каталепсия, лунатизм, белая горячка и нервная горячка; оно позволяет обычным людям видеть обитателей «духовного мира». [211] Sheridan Le Fanu. In a Glass Darkly. New York: Oxford University Press, 1999, p. 8, 39. Несмотря на всю свою научную объективность, Гесселиус не оспаривает реального существования «духовных воздействий». [212] Ibid., p. 41. Тем не менее остается неясным, являются ли такие сущности, предстающие перед «внутренним оком», отражениями нервного, истерического воображения или внешними, хотя и нематериальными, реальностями. Некоторые рассказы заставляют предполагать, что «демоны», преследующие отчаявшихся жертв, — просто галлюцинации или психические двойники, которые «я» воплощает во внешнюю форму. Например, злой «гений», который преследует преподобного Дженнингса в «Зеленом чае», является только к несчастному священнику и говорит с ним одним; только от Дженнингса мы слышим о «соединенном» с ним демоне, которого, как он говорит, он видит даже с закрытыми глазами; ни его слуги, ни друзья, ни сам Гесселиус не могут засвидетельствовать его реальности. [213] Гесселиус обнаруживает, что Дженнингс подчеркнул многие пассажи в «Небесных тайнах» Сведенборга, которые говорят о «злых духах», которые якобы «сопутствуют» человеку. Сведенборг пишет, что такие духи «связаны с человеком» и «разделяют все без изъятия помыслы и страсти человека» ( Le Fanu , p. 14–15) [С. 332]. Другие рассказы, такие, как «Давний знакомый» и «Судья Харботтл», рассказывают о злобных созданиях, которые видны всем, кто окружает этих людей, и, таким образом, с меньшей степенью вероятности могут быть просто отражениями или образами самого себя. [214] Интересно, что последний тип также тесно связан с основной жертвой: они появляются (и иногда возвращаются из мертвых), чтобы наказать жертву за тайную провинность. В рассказе «Давний знакомый», например, тот факт, что капитан Бартон в прошлом применял «непомерно жестокие меры поддержания дисциплины» к одному из членов своей команды, который впоследствии умер (81–82 [С. 374]) не известен никому из окружающих, в том числе и его невесте, так что сверхъестественное наказание открывает истинную натуру капитана как публике, так и читателю. Однако Гесселиус объясняет тот факт, что их могут видеть другие, ссылаясь на «заразительность вторжения тонкого мира, доступного лишь для внутреннего ока, в область сугубо материальную» [215] Ibid., р. 81 [С. 375]. ; эта идея вновь вводит тему разрушения границ между различными категориями. [216] «Внутренний взор», однажды открывшись, начинает «действовать» своей энергией на тех, кто окружает пациента, и открывает их «внутреннее око»: своего рода психическая цепная реакция. В этом отношении текст оставляет открытой возможность, что даже те неземные существа, которых видит не только один человек, могут вызываться (хотя и менее непосредственно) психическим состоянием основной жертвы.