Виктор Смирнов: Портрет

Портрет шофера, лучшая работа художника Жоры Ленко, исчез бесследно. Портрет прочили на всесоюзную выставку, но он исчез. Меньше всех был опечален сам художник, потому что…

Однако давайте начнем по порядку. Прежде всего я должен представить Шору. Этот парень приехал в Сибирь с молодежным эшелоном строителей и немало удивил город Иркутск, впервые появившись на его улицах.

Найдите старинную гравюру, изображающую английского моряка, материализуйте его бесплотный облик, суньте моряку в нагрудный карман пару кистей и штихелей, дайте ему в руки деревянный чемодан необъятных размеров, набитый холстами, грунтованным картоном, красками, и перед вами предстанет Жора Ленко, приверженец романтизма в искусстве, поклонник Рериха, Кента и Чюрлениса. Долговязый, рыжебородый, с неизменной трубкой во рту, Жора бродил по городским окраинам, и его светло-голубые глаза мечтателя отражали сибирское небо.

В прошлом году зимой Жора собрался ехать на Байкал и уговорил меня поехать вместе с ним. Он сказал, что если человек по-настоящему дорожит отпуском, он должен ехать только на Байкал. И еще он сказал, что подыщет интересный маршрутик.

Легкие пути не устраивали Жору. В нем жил неукротимый дух скитальчества. Он долго мучал карту, тыкая в нее острие карандаша. Наконец Жора решил, что нет на Байкале лучшего места, чем остров Ольхон.

Зимой добраться до Ольхона не так-то просто. Нам предстояло проехать около ста километров по Якутскому тракту, еще столько же по зимнику, через болотца и ключи, к таежному селу Еланцы, а от села начиналась ледовая дорога до Ольхона, через все Малое море.

Мы выехали ранним морозным утром. До Еланцов, к счастью, нашелся попутный грузовик. В село мы приехали, когда взошла луна. Сопки блестели тусклым столовым серебром. Ставни домов были закрыты наглухо. Сельский уют таился за деревянными шторами. Где-то монотонно стучал движок.

Трудно привыкнуть к сибирским расстояниям, заброшенности отдаленных деревень, простору тайги, равнодушной и холодной, как океан. Черт знает куда нас занесло! Казалось, сделаешь еще шаг и наткнешься, как тот монах из школьного учебника географии, на грань, отделявшую небо от земли.

— Какой простор! — сказал Жора. — Чувствуешь, как перестал биться пульс времени?

Жоре ответил дробный стук движка. Но художник не обратил внимания на это. Он не замечал деталей, которые мешали ему воспринимать мир. А мир в его картинах всегда был диким и пустынным.

Мы пошли к центру села. Там, раскачиваясь на ветру, как акробат на трапеции, болтался фонарь. Жора шел впереди, согнувшись под тяжестью деревянного чемодана, без которого он не мог отправиться ни в одну поездку. Две тени бежали вслед за Жорой: желтая, мятущаяся — от фонаря, и лунная, голубая и спокойная.

Хозяйка гостиницы сказала:

— Мест нет.

Мы вошли в теплый коридор, пахнущий сапожным кремом, и уселись на полу. Жора зарядил трубку. Он курил особого рода табак, который называл тринитротолуолом. Название вы могли забыть, но запах — никогда. Хозяйка выглянула в коридор и опросила, кто зажег тряпку.

Мне вовсе не улыбалась перспектива провести ночь в коридоре, вдыхая аромат сапожного крема и самосада. В шестидесяти километрах от нас, как сказочный замок, лежал среди льдов скалистый Ольхон, над которым дули частые ветры. Я позвал хозяйку и спросил, ходят ли но вечерам на Ольхон машины.

— Потемну-то? — спросила хозяйка. — Другой и днем не поедет.

— Что ж так? — интеллигентно спросил Жора, посасывая трубку.

— Ветра ныне дуют. С Малого моря льдину унесло.

С рыбаками. Сказывают, рыбаки спаслись, лошадь утонула.

— Любопытно, — сказал Шора, встрепенувшись. Близость опасности действовала на него возбуждающе.

— Может, Кешка еще поедет, — сказала хозяйка, поразмыслив. — Кешка-бензовозник. Если не обломался дорогой, так поедет.

— Что ж, он и ночью поедет? — спросил Шора.

— Кешка-то? — сказала хозяйка. — А что ему! Он такой… — Она задумалась, вороша запас определений, но для Кешки не нашлось стандарта. — Он такой охальник непутевый! Необстоятельный, не то что другие.

Это была не очень лестная характеристика, но в голосе хозяйки, несомненно, звучала гордость. Видно, в душе она считала, что Кешка своей непутевостью украшает солидную и обстоятельную шоферскую братию. Я хотел было поинтересоваться у Жоры, в какой полынье он рассчитывает оказаться вместе с Кешкой, но тут послышалось голубиное воркование мотора. Откуда-то с сопок шла машина, и, видно, шла ходко. Через несколько минут завизжал снег под заторможенными колесами.