Александр Ломм - В темном городе

— Кончайте болтать! — сказала она спокойно и презрительно. — Вижу, вы уже готовы вцепиться друг другу в горло. А дело-то проще простого, и дети наши уже отправились выполнять его.

Рогуш и Кованда вскочили одновременно.

— Какое дело? Кто отправился?! — крикнул сапожник.

— Куда? Почему? Кто позволил? — еле выдавил из себя полицейский.

— «Кто, куда, почему»! — передразнила пани Рогушева. — Кажется, я по-чешски вам говорю. Наши дети, то есть ваша дочь Оленька, пан стражмистр, и наш с тобой сынок Гонза, уважаемый мастер, четверть часа тому назад пошли спасать Мирека Яриша, которого ловит гестапо. Теперь понятно?

Потрясенные, мужчины переглянулись. Известие оглушило их обоих в одинаковой мере. Разгоревшаяся было смертельная вражда неожиданно исчезла, улетучилась, превратилась если не в дружбу, то, во всяком случае, в общую тревогу…

Первым опомнился Рогуш. Он протянул Кованде руку. Тот с готовностью схватил и пожал ее. Сапожник сказал:

— Маху мы дали, пан стражмистр! Оба мы с вами оказались в дураках! Пошли обратно на кухню. Там и продолжим нашу интересную беседу. Теперь нам есть о чем поговорить!..

К ночи мороз усилился. Неожиданно оттепель превратилась в опасную гололедицу…

По улице, скупо освещенной замаскированными фонарями, шли молодой парень и девушка. Крепко прижимая к себе ее локоть, он осторожно вел ее по обледеневшим плитам тротуара. Лиц их в темноте не было видно, но они, наверное, светились счастливыми улыбками. Их приглушенных голосов не было слышно, но о чем могли болтать эти едва оперившиеся птенцы, кроме как о своем маленьком и простеньком счастье!..

В темном подъезде, переминаясь с ноги на ногу, зяб один из молодчиков лейтенанта Вурма. Проводив парочку завистливым взглядом, он отвернулся и снова принялся внимательно разглядывать темные силуэты прохожих. Гонза Рогуш и Оленька Ковандова так и не заметили агента гестапо.

— Куда мы идем, Гонза? — тихо спросила Оленька. — Ведь если к Вышеграду, то нам нужно в другую сторону. А лучше всего выйти на главную улицу и сесть на трамвай…

— Погоди ты с Вышеградом! — досадливо прошептал в ответ Гонза. — Прежде нужно все подготовить, а потом уж и действовать!

— А что тут готовить? Ведь ты сам говорил, что мы должны идти к Вышеграду. Или ты струсил? Тогда так прямо и скажи.

— Не понимаешь, так лучше помолчи. Матери я наговорил первое, что взбрело в голову. Лишь бы поскорее удрать. А на самом деле у меня другой план, и выполнять его будем не только мы с тобой, а еще большая группа людей… Это не так просто, как тебе кажется.

— Какая группа? О чем ты говоришь?

— О деле говорю. Только вот не знаю еще, как быть с тобой, — засмеялся Гонза.

— Говори сейчас же, в чем дело, а то я никуда с тобой не пойду! — заявила Оленька и отняла руку.

— Идем, идем! Не время теперь фокусы показывать! — Он снова подхватил ее под руку и, немного подумав, спросил: — Ты, Оленька, умеешь держать язык за зубами?

— Умею, когда надо. А что?

— А то, что в нашем деле это особенно важно. Хочу я тебе доверить одну серьезную тайну. Только ты должна поклясться, что никому и ни при каких обстоятельствах ее не выдашь. Ни отцу, ни матери, ни подругам. Клянешься?

— Клянусь, Гонза!

— Даже под пытками не выдашь?

— Даже под пытками…

— Ну смотри. Я тебе верю. Верю прежде всего потому, что ты сама теперь идешь на опасное дело. Значит, ты девчонка крепкая и надежная.

Гонза немного помолчал, словно собираясь с мыслями. Оленька терпеливо ждала, хотя и сгорала от любопытства. Наконец Гонза наклонился ниже к ее уху:

— Слушай. Я изложу тебе все в двух словах… Это еще до войны началось. Мы тогда лопоухими мальчуганами были и придумали это, чтобы побыстрее собирать свою ватагу. Играли, одним словом. Каждый вызывал из дому двоих, каждый из этих двух вызывал других двоих и так далее, по цепочке. Таким образом наша компания мигом собиралась в нужном месте. Когда пришли эти фашистские гады, мы сохранили игру и постепенно превратили ее в… организацию такую. Ты понимаешь?

Оленька молча кивнула. Гонза продолжал:

— Сначала нас всего было десятка три, а теперь нас много, очень много. Это все ребята четырнадцати-шестнадцати лет, ученики пражских ремесленников, от слесарей до трубочистов. Ребята верные, дружные. Есть и гимназисты, но… А впрочем, пока никаких «но». Вот, больше тебе, пожалуй, сейчас знать и не нужно. Ну, понятно?

— Понятно, — не без робости прошептала Оленька. — Только… что же вы делаете?