Луи Буссенар - Под Южным крестом

Ряд метких залпов из магазинных ружей Гинара несколько охладил пыл малайцев, которые отступили и принялись рыть траншеи.

— Черт возьми! — проворчал доктор. — Да они, кажется, хотят уморить нас голодом?

Старый хирург был прав. Малайцы, как и даяки, не имея оружия для штурма, поняли, что силой блокгауз им не взять и решили принудить противников к сдаче с помощью голода.

На беду, припасов в отряде было очень мало. Андрэ с первого дня осады ограничил до минимума ежедневную порцию пищи, чему все покорились без малейшего ропота. Тщетно пытался он предпринять отчаянные вылазки, — ничего из его усилий не вышло. Численность врагов с каждым днем возрастала и скоро дошла до двух тысяч.

Бедные даяки от постоянного голода крайне исхудали и ослабели, но мужественно переносили страдания. Европейцы, изнуренные лихорадкой, без страха глядели в лицо смерти. С начала осады прошло двадцать два ужасных дня, и роковой исход был не за горами. Но на двадцать третий день из лагеря осаждающих, держа в руке пику с привязанным к ней белым флагом, вышел человек высокого роста, одетый полумалайцем, полуевропейцем и направился к блокгаузу.

Андрэ, еле держась на ногах от истощения, вышел ему навстречу. В стене блокгауза одно бревно было установлено так, что могло отодвигаться в случае необходимости, и через образовавшееся отверстие можно было вести переговоры сколько угодно, не опасаясь предательства.

Парламентер подошел к стене на расстояние слышимости и потребовал, чтобы маленький гарнизон блокгауза сдался. Андрэ рассердился и уже хотел дать посланному гневный ответ, но тот как будто одумался и поспешил прибавить:

— Мы вас знаем и знаем, чего вы хотите. Нам известно, с какой целью вы вторглись в землю магараджи.

— Нечего зубы-то заговаривать! — вполголоса сказал Пьер де Галь, ни к кому не обращаясь. — Ступай-ка, молодец, убирайся отсюда подобру-поздорову.

— То, что вы задумали, бессмысленно, — продолжал парламентер. — Будь с вами даяки со всего острова, и то вы не имели бы успеха. Магараджа силен, войска у него много, и оно уже двинулось на вас…

— К чему вы это говорите? — спросил Андрэ.

— К тому, что почетный плен лучше бесполезного убийства. Сдавайтесь.

— С условием, — гордо сказал Андрэ. — Позвольте даякам беспрепятственно удалиться, а нам пусть будет гарантирована жизнь.

— Вы в нашей власти, а сами диктуете условия.

— Разве мы в вашей власти? У нас есть порох, мы можем устроить взрыв и, кроме того…

— Нет, зачем же, — живо перебил его парламентер. — Мне приказано доставить вас живыми на суд магараджи, который вместе с английским резидентом решит вашу участь.

— Что за историю он нам рассказывает? — спросил удивленный доктор.

— Сам не понимаю, — отвечал ему тихо Андрэ. — Здесь какое-то недоразумение, должно быть. Впрочем, вмешательство английского резидента будет для нас надлежащей гарантией.

— Вы согласны? — спросил парламентер.

— Даяки будут свободны?

— Будут.

— А нам будет оставлено оружие?

— Будет.

— Чем вы можете поручиться?

— Клятвою на священном коране пророка.

— Хорошо. Еще один вопрос. Зачем нам нужно явиться к английскому резиденту?

— Для объяснения по трем обвинениям: в морском разбое, в захвате корабля «Конкордия» и в убийстве баронета сэра Гарри Паркера, брата лабонанского губернатора.

Через неделю Андрэ Делькур, доктор Ламперриер, Пьер де Галь и Князек под многочисленным караулом прибыли в столицу магараджи. Их привели, не лишая оружия, в роскошный дворец в центре города, окруженный индусскими и малайскими солдатами. Затем их ввели в огромный зал, в конце которого было устроено возвышение, богато задрапированное дорогими тканями. На возвышении сидел человек, весь закутанный в белую одежду, с огромной чалмою на голове. Вокруг возвышения, почтительно вытянувшись, стояли телохранители, вооруженные английскими карабинами. Европейцы поискали глазами английского резидента и невольно вздрогнули, убедившись, что его здесь нет.

Неужели парламентер их обманул? Неужели они останутся беззащитными перед этим магараджей, которого они не могли даже рассмотреть хорошенько и который сидел перед ними развалясь и беспечно курил длинную турецкую трубку?

— Господин Андрэ, — тихо сказал Пьер де Галь, — а мы, ведь, кажется, того… попались.

В эту минуту в огромном зале раздался чрезвычайно странный крик, какого, вероятно, ни в одном дворце никогда не слыхали. Это был резкий, протяжный, насмешливый крик, как кричат в Париже уличные мальчишки. Графически этот крик можно изобразить так: