Виктор Сафронов - Жди свистка, пацан

Слов нет, многие с непривычки что ли, но поначалу наотрез отказывались следовать этому проверенному методу социалистического реализма. Но когда строптивцев выносили из избушек на курьих ножках, уже безусловно ранеными или того хуже окончательно убитыми, для других это был сигнал к полному забвению того, что по мнению писателя-гуманиста Горького А.М. называлось «Человек — это звучит гордо». В задоре полемики сошлемся на бесспорное авторитетное мнение.

Его приемный сынишка, бригадный генерал Французской армии Зиновий Пешков — человек отчаянной храбрости, скромности и благородства. (Всеми этими качествами он был наделен, как видно потому, что являлся родным братом Якова Свердлова, того самого — пламенного революционера, по чьему указанию была уничтожена царская семья.) Тот напротив, всей своей военной жизнью, по поводу «человека» доказывал обратное. Поверим Ешуа Золомону Мовшеву Гаухману (Свердлову) именно так наш бригадный генерал был записан при рождении в г. Нижний Новгород. Тем более, что в исторических справках он был отмечен хоть и потерявшим руку на фронтах Первой Мировой войны, однако по праву числился личным другом генерала Шарля де Голля и хорошим приятелем правителя Тайваня, маршала Чан Кайши. Их должности обязывают верить ему. Это и есть один из неразрешимых военных парадоксов, верить не человеку, а его должности и заслугам.

Вот такие отчасти невеселые мысли посещали при прохождении по единственной улице курятника. Справа и слева звучали выстрелы и взрывы, сопровождающиеся криками и стонами, а так, в целом, вокруг было тихо и спокойно.

Ох, обманчива эта зловещая тишина.

Напряжение возрастало. Голова и без бронекаски вдавливалась по уши в плечи, а с ней, с этой пудовой кастрюлей на голове, вообще беда. Ее следовало одевать, предварительно насыпав во внутрь пару килограммов льда и только потом на голову. Но, не смотря на одуряющую сухость и жару, предложи мне сейчас хоть кто-нибудь снять этот головной убор, я его не послушаю. В этом «шеломе от кутюр» чувствуешь себя гораздо увереннее и главное за голову спокойнее.

Идти надо вперед, а ноги ватные хозяина не слушаются. Ими даже лежащую десятисантиметровым слоем пыль тяжело загребать. Это сколько же, интересно градусов по Цельсию за пределами одетого на меня кургузого и неэстетичного бронежилета? Может все сорок, а может быть и семьдесят?

Горячий липкий пот струйкой льется между лопатками, пропитывая в том числе и трусы обыкновенные, хлопчатобумажные. Но если бы мне сейчас, по примеру с бронекаской, предложили бронированные трусачи. Не задумываясь ни минуты, ей-ей поменял бы.

Кроме автоматика, у меня еще и сумка с медикаментами. Приходиться и с эти нянчиться. Но роптать и жаловаться на судьбу не имею права, т. к. у других ребят из патруля на плечах висят гранатометы с минами и ручные пулеметы.

И все же пот заливает глаза. Туловище движется отдельно от головы. Кажется, указательный палец просто врос в спусковой крючок автомата. Кроме всего прочего, просто хочется пить. Обычной пресной воды… Но продолжаю движение. Фиксирую боковым зрением обстановку справа и слева… Пытаюсь запомнить основные глинобитные достопримечательности…

Улица напоминает мне то, что я видел в туркменском ауле, недалеко от полюса жары — г. Мары. Тени нет. Прохлады, даже забравшись в одежде в арык, служащий одновременно и канализацией, тоже нет. Над головой раскаленное марево в виде горячих потоков воздуха поднимающихся в небо… Кругом миражи, в виде до верху наполненных, запотевших трехлитровых стаканов с шипучей газировкой и льдом. Чинно сидящие под чинарами туркмены. Они пьют горячий, зеленый чай, эта картина вызывает до поры, до времени чувство дурноты и жалости к ним… Ни чего тогда не понимал в красивой жизни. Сейчас бы этого горячего чайку… Мой путь, а вместе с ним и воспоминания, неожиданно прерывается…

Из-за дувала, высокой глиняной стены, прямо передо мной выскочил мальчуган 12–13 лет. Обычный, незатейливый ребенок. Пыльный и чумазый, как и все вокруг. Маленький, пришибленный. Одним словом, безнадзорное дитя сельских закоулков.

Я уже было собрался его поприветствовать широкой мосфильмовской улыбкой из художественного фильма «Свинарка и пастух». Но не получилось. Жизнь, как всегда внесла свои суровые коррективы.

Одна малюсенькая деталь омрачала радость нашей встречи. У «дитяти гор» у этого инфантильного создания в руках был автомат. Широкая приветственная улыбка, пожухла и скукожилась, превращаясь в жалкую, ничтожную гримасу.