Виктор Сафронов - Жди свистка, пацан

Обиду и несправедливость по отношению к ней можно понять. Явились вроде бы как в гости, а ведут себя по отношении к хозяевам, нагло и по-хамски.

— Ужин уползает, — прохрипел Алексей. — Держи скотину за хвост, не давай ей уйти в чужой загон…

— Не волнуйся, далеко не уползет, скоро вернется, — стал его успокаивать правильными словами. — Нас еще ждут посещения скорпионов, не тех, которые с гитарами, а настоящих. Каракуртов, тарантулов… Черная вдова в любой момент может пожаловать на огонек, без приглашения. Она, знаете ли, такая бесцеремонная…

В свои опасения мне пришлось вложить достаточно твердой и основательной безысходности. Сказал об этом очень уверенным тоном. Да так уверенно, что мы оба стали достаточно нервно крутиться на охлажденном под нашими телами влажном песочке, беспокойно оглядываться по сторонам, ожидая нашествия ядовитых тварей.

Цель сказанного была иной подготовить Гусарова к срочной эвакуации отсюда… А то, в самом деле, из-за какой-нибудь ядовитой твари могли рухнуть планы на счастливую и обеспеченную старость.

— Известный итальянский танец приспособили именно для лечения от укусов тарантулов назвав его тарантеллой, так что если и цапнет какая-нибудь вошь, хоть потанцуем перед смертью, — мрачно поделился своими бездарными знаниями Алексей.

Однако воспоминания о тарантелле, спокойствия в мятущиеся души не принесли, в результате чего последние силы тратились на глубокие волнения и переживания.

— Умный ты, — я попытался изобразить восхищением. — Где вас только таких начитанных прятали? Почему вы не спасли цивилизацию от нашествия современных варваров? Если не захотели, то тогда почему не вооружили нас передовой национальной идей таким коктейлем на все случаи жизни… из христианства и ислама? И всем бы было хорошо и радостно…

— Чего ты, говнюк, так лыбишься, веселишься? — спросил мудрый греческий философ, у молодого человека цветущего вида, увенчанного лавровым венком.

— Я стал Олимпийским чемпионом! — гордо, не без позерства ответил ему говню… извините — прекрасный юноша.

— Не радуйся, — осадил его вредный старикан. — Ты победил тех, кто слабее тебя.

Гусаров очнувшись с тоской посмотрел на спящего Пирогова, вспоминая события прошедших нескольких суток. По всему получалось, что из всей десантной группы остался в живых он один. Тяжело вздохнул. Перед глазами замелькали невеселые картинки, среди них выделялось лицо Гурама…

Сколько еще здесь придется куковать, было не ясно… С момента, когда они зарылись в песок и легли в летнюю спячку, шли третьи сутки. Нестерпимо хотелось пить, а со вчерашнего дня и есть. Пирогов был совсем слаб… Правда, когда он был в забытьи, силы ковыряться в зубах как после хорошей кормежки, у него хватало. Думать о том, что он втихаря, что-то жрёт, не хотелось. Короче говоря, куда ни посмотри, всюду безнадега. С другой стороны, при помощи мусорных пакетов одетых на деревца, удается собрать небольшое количество терпкой, вяжущей жидкости…

Если бы не эта страшная до звона в ушах одуряющая жара, он был бы в еще большем отчаянии. Она да еще солнце со всех сторон нивелировали абсолютно все чувства и мысли, а в некоторые из моментов лишали и этого.

Язык тат тот вообще перестал слушаться, и казалось, алмазным резцом кромсал изнутри рот. Дыхательные трубы, о существовании которых в обычной повседневной жизни и не подозреваешь, отказывались всасывать раскаленный воздух. Растрескавшиеся от жары губы кровоточили. Кровь сворачивалось. Под этим застывшим комком губы продолжали истекать сукровицей. В результате весь рот был покрыт каким-то подобием струпьев и язв. Рубаха до этого защищавшая голову снайпера Гурама три дня назад закопанного в чужой песок, сейчас успешно переместилась на голову Пирогова…

Гусаров по-прежнему был в одной майке, отчего кожа на руках, включая предплечья, покрылась волдырями от солнечных ожогов и высохла до трещин. Они тоже начали кровоточить. Попадающий в эти микротрещины соленый пот вызывал зуд и жжение. Остальные участки кожи закрытые от доступа солнца, были покрыты толстым слоем слизи из грязи, пота и жира…

При помощи веточек сучьев и уже самих кустов, соорудил некое подобие навеса. Не сразу, но между двух кустов растущих неподалеку один от другого, удалось закрепить пластик. Втащил под эту благодать бессознательного Пирогова. Сам, как мог, пробрался под сляпанный на скорую руку навес и укрыл в его спасительной тени голову и плечи.