Виктор Сафронов - Алмазная цепь

Такую мерзость мог подумать только человек длительное время прослуживший в органах. Когда «служение Отчизне благородной» становится повседневным, рутинным бытом, а не каждодневным праздником со слезами на глазах, как, допустим у меня. Именно поэтому, у людей с такими вывертами, как у Ивана Петровича Натоптыша, возникает болезненная склонность видеть во всех окружающих, врагов народа, саботажников и других террористов.

В раппорте я так и написал: не брал, не учувствовал, во время взрыва находился на удаленном расстоянии от емкости с драгоценностями. Стоял в раскоряку, прижатый к стене подручными Харатьяна (взятые в плен враги подтвердили)…

Почему не детонировали другие карманы с «защитой из пластида» — понятия не имею. Не я их устанавливал, не мне и судить. Спрашивайте у тех халтурщиков, которые все это монтировали.

Туфта конечно, но мне сказали написать, я и написал.

Что, в демократической процедуре написания рапортов главное?

Главное, чтобы все написанное, было понятно и доходчиво изображено для начальства. А правда это или нет, не мне судить.

Подозрительный Натоптыш долго читал текст. Выискивал закавыки, задавал каверзные вопросы. И все с подвохом, с двойным, а то и тройным смыслом. Все в глаза пытался заглянуть, все хмурил свои косматые, генеральские брови, дымил вонючим куревом в мое контуженное лицо…

- Смотри, если наеб… если обманул. Большая беда будет, если камни выползут где-нибудь помимо нашей делянки… Я тебе, не мама, — вдруг визгливо закричал он, гася в пепельнице окурок. — Я ведь и наказать могу.

Пришлось молчать и кивком головы соглашаться. Точно… Не мама. Хотя? Да, нет… Присмотрелся… Точно, не мама…

А старичок, имея в общей сумме — мое молчания, а в итоге — шиш, распалялся еще больше… Гневался и нервничал на полную катушку… Упаси господь. Того и гляди, кондратий хватит и заслуженной, чекистской пенсией с госдачей в придачу, не удастся в полной мере насладиться, попользоваться.

Вот ведь, неугомонный какой, спрашивает раскрасневшимся лицом и повышенным давлением.

- Ты, готов… — он покрутил пальцами у виска. — Пройти проверку на полиграфе? На простом детекторе лжи и снять грех с моей души? Ну, и там, другие обоснованные подозрения…

Как знал. Как чувствовал…

Поэтому внутренне готовился к отпору домыслов и недоверий. Вот сейчас, настал мой черед, от возмущения брызгать слюной в разные стороны и повышать голос.

- Я — как пионер-герой, готов ко всему, — гордо откинув со лба, воображаемую прядь белокурых волос возмутился я. — Но это не просто оскорбительно, это гнусно. Подвергать меня таким проверкам… Меня, до этого, поминутно рискующего жизнью… Делать из моих подвигов балаган? Да, это просто унижать меня, как офицера и… и… как гражданина…

Казалось, от возмущения и гипертонии, старичок вот-вот лопнет мыльным пузырем.

- У нас имеется запись, как ты выгребаешь камни из отдельных ячеек, — еще чуть и апоплексический удар обеспечен. — Все на пленке отображено и показано… Ах ты, сученок, про подвиги свои вспомнил… — таращит выпученными глазами, ртом воздух гребет, после отдышавшись спрашивает. — Но, как ты смог обойти защиту?

Я не удостоил его ответа, на малозначительные вопросы. Скрестив на груди руки и выставив вперед правую ногу, я стал в красивую позу Чайльд-Гарольда «обиженной дворянской добродетели». Проблема затрагивала мое доброе имя, приходилось говорить по существу.

- Это видеомонтаж моих недругов, направленный на мою компрометацию и пачкотню светлого образа православного офицерства, — презрительно процедил я сквозь зубы и еще более красиво выставив ногу с вызовом спросил. — На кого работаете, товарищ генерал? Чей политический заказ выполняете? Отчего, подобными приемами подлого шантажа, стали бить по своим?

Вот же человек. Он только рассмеялся.

- Тебе писателем надо идти работать, желательно сказочником.

- Зачем это, — бестактно перебил я его.

Пусть скажет спасибо, что перебил только словом, а не, допустим, ломом. (Не правда ли, получилась весьма уместная для сложившейся ситуации рифма.)

- Слишком глубоко веришь в то, что говоришь и пишешь в рапортах. Я думаю, что тебя и детектор не раскусит. Ладно, — он пребольно стукнул меня по плечу. — Будем считать имеющуюся запись, досадной ошибкой наших инженеров.

После он потребовал у порученца, она же домработница: «Николай Степанович, ему чай, мне валерьянки». Выпили. Запахло лекарством. Что внесло в раскаленную атмосферу, легкие пасторальные тона, кухонных баталий коммунальной квартиры… Ох, молодость, молодость…