Виктор Сафронов - Алмазная цепь

Те ребята, которые были отряжены на мою охрану, хотя и тянули головы посмотреть, что там такое, большое и вкусное достает Старшой из заветного туеска, оказались только слегка оглушенными. Поэтому, оставшегося живым неприятеля, пришлось обездвиживать и нейтролизовывать голыми руками. Получилось.

После того, как и моя охрана присоединилась к разбросанным по комнате трупам, я смог вздохнуть спокойно.

Проверил рефлексы, похоже, все в порядке. Порадовался за них. С такими-то рефлексами. Да с ними, вообще, ни о чем можно не волноваться. Еще кое-что в организме обследовал. Руки не поранил, только чуть содрал кожу на косточках…

Ты, смотри… Обошлось без ранений. Как-то необычно.

Не успел я разогнуться, здрасте-пожалуйста, уже с расстегнутыми брюками и восставшим членом, путаясь и в том, и в другом, в комнату неловко ввалился охранник Аллы, некто Халявченко. Тот самый, заслуженный деятель правоохранительной системы, любящий делить чужое. Ему бы, да с такой хваткой, где-нибудь при налоговиках пастись или федеральным судьей работать, самое место для таких жлобов и выжиг.

Будущий судья, спотыкаясь и падая, неловко попытался прицелиться в меня из пальца (ливольверт у него предусмотрительный Харатьян, от греха подальше изъял), одновременно приподнял брючата и пролепетал вопрос, наподобие «а, чё такое, здеся приключилася».

Выяснилось — оно, не Цезарь. Ничего из задуманного, у вышеозначенного и перечисленного не задалось, не получилось…

Из глубины раздавались глухие женские рыдания и детский плач. О причине этих жалобных всхлипов можно было догадаться сразу.

Пришлось работать больше на профилактику. Действовать на опережение, т.с. предупреждать уже сегодня, будущие завтрашние сексуальные преступления, тем более что, судя по набухшим и отвисшим семенникам Халявченко потенциал у него, простого деревенского парня, был огромный. По такому потенциалу было грех не промахнуться.

Ну и махнул. От души. По-футбольному…

После попадания между ног, Халявченко начал исполнять вокально-хореографическую композицию «Роды трёхглавого Змея» понять смысл которой можно было из припева «Больно, ох, как больно, Змею, когда ногой лечат гонорею…»

Как вы думаете? По условиям задачи, справедливость восторжествовала или все-таки воспеваемая «толстовцами» гуманность, победила здравый смысл?

- Алла, — закричал я вглубь квартиры, где рыдала молодая женщина. — Что этот сифилитик сделал…

- Ничего, — сквозь усилившиеся рыдания, ответила Алла. — Не успел, подонок…

Плакать ей помогала кроха-Ксюша. Сквозь обрывки слов я смог разобрать, что «мерзкий подонок» сперва хотел изнасиловать ее, а потом и ребенка.

Человеку не досталось бриллиантов и он превратился в зверюгу. Сейчас зверушка будет среднего рода и если, с беспощадно раздробленными придатками выживет, возможно (хотя это вряд ли) поумнеет.

- В следующий раз, вот так, ни за что ни про что и убить могут, — пытался наставить я его на путь истины. — Ты будь поосторожней, с природным влечением к особам женского пола, мало ли что…

Жалко, что от слез, разбухающих на глазах яиц, боли и обрушившейся беды он не слышал моих отеческих увещеваний.

По условиям захватывающих детективов, я их в детстве смотрел в кино. Главный «Плахиш», должен остаться в живых и произнести что-то наподобие: «…Товарищ Иванов, ты все-таки достал меня». Или: «Беркут! Ты опять оказался сильнее. Я знаю, что умираю. Прости меня, если можешь». И красиво так, в сторону положительного героя-меня, протянуть испачканные кровью руки.

Я уже начал работать над постановкой грустного, всепрощающего лица, и, даже подумал, что было бы неплохо, если Харатьян, окажется моим родным братом? Ну, в крайнем случае, двоюродным…

А?

Каково?

Индийским, метафизическим боевиком не припахивает, не намокает?

Что-то должно было произойти? Так, после взрыва, идет… Ща, посмотрю… Так, идет, приблизительно третья минута и…

Носком башмака, откинув харатьяновский пистолетик, я все ждал от него подобной сентиментальной прощальной речи, но не дождался. Видно терпения у меня не хватило.

Сосредоточиться мешал своим хныканьем Халявченко. Ему, видите ли, нестерпимо больно. Пришлось коротким ударом по лежащему и ноющему на долгой пронзительной ноте телу, вырубить его на некоторое время…

Но даже такое, жестокое по отношению к тяжело раненному в яйцо служивому, успеха не принесло. Выталкиваемая до этого из харатьяновской груди черная, венозная кровь и та, перестала пузыриться и пениться. Пришлось констатировать смерть и закрывать удивленные, и изуродованные взрывом глаза.