Виктор Сафронов - Легионеры

Коля Коломиец, от растерянности только и смог беспомощно пролепетать, что об этом жмурике, рядом с которым его захомутали, он ничего не знает. После этих искренних слов раскаяния, он как-то уж совсем неловко дернулся. Как-то слишком быстро сбросил с ног больничное одеяло…

Тут-то цирк и начался.

Навалились опера на него. Сбросили с больничной кровати. Повалили кодлой на пол.

— Лежать. Морду в пол. Р-р-руки за голову, сука, — орал чей- то дурной голос.

Это они так и морально подавляли задержанного.

От страха и такого бестолкового влета, Рысак ничего не мог сообразить. Но удар кованным ботинком в скулу, быстро привел его в чувство. Из-под навалившихся на него оперов, он неловко дернул ногой и, ножка стоявшего в палате, рядом с его койкой, журнального столика, с резким звуком подломилась… Со столика на пол рухнули стоящие на нем предметы: кувшин с водой, какая-то тяжеленная аппаратура, что-то еще… Коля, снизу придушено крикнул:

— Ложись! У него граната!

Ровно через секунду почувствовал, что пузаны посыпались с него, как блохи с собаки. Каждый оперативник, в этот тревожный момент, пытался быть подальше от этого неспокойного гражданина.

Времени было немного, секунд десять. Пока вокруг него снопами, согласно не известно от кого прозвучавшей команде, в беспорядке валялись менты, он, как испуганный олимпиец, стартовал к примеченной в холле балконной двери.

Добежал то он удачно, и прыгнул, спору нет — технично. И если бы не веревки все могло закончиться иначе. Подвели, и еще как подвели, натянутые в двенадцать рядов серые, бельевые веревки, в которых он, запутавшись повис. С одной стороны, не учтенная преграда, возможно спасла ему жизнь, так как падать пришлось бы с четвертого этажа на асфальт, а с другой — его все же взяли.

Под белы руки и давно не мыты ноги, втащили в помещение и здесь уже влупили от души. Пытался он, крутясь волчком, проорать, захлебываясь в собственной крови и соплях, что-то о правах человека, о библейских заповедях, о бесчеловечности такого отвратительного отношения к раненому человеку. Ни хрена. Не помогло. Не подействовало.

Били со злостью, с носка, чтобы хоть как-то скрасить свое не особое геройство. Все потому, что на воображаемую гранату, никто из славных сотрудников не упал и своим телом, жизни товарищей не спас.

Пока он приходил в себя от побоев, оперативники вызвали неведомого «шестого». И сидели ждали его прибытия, покуривая и приходя в себя от пережитого. Чтобы шустрый задержанный, не учудил еще какой-нибудь фокус, заведя его руки за спину, приковали их к ногам, двумя парами наручников.

Рысаку было плохо. Саднило лицо превратившееся в мокрый лиловый блин с заплывшими глазами и не прекращавшимся кровотечением из носа и рта. Затекли и омертвели от натяжения руки. Болели отбитые почки. Самое неприятное — он еще и обмочился.

— Дайте хоть умыться, — прошептал он распухшими губами.

— Ага… Щас, — оскалился мордатый опер с узким лбом и злыми, кабаньими глазами. Потом подумал и, ткнул ему в окровавленные губы, непогашенный окурок. Рысак застонал от острой боли.

— Отставить, Мочилко, — голос был явно начальственный, с оттенком усталости. Потом он обратился к кому-то еще. — Когда же они приедут? Этот дохляк сейчас сдохнет, а мне отвечай потом за него.

— Обещали быть с минуты на минуту, товарищ подполковник, — ответил тот, к которому обращались. Он подошел к балконным перилам и выглянул наружу. — Кажись, приехали.

Через некоторое время в комнату вошли трое…

Вошедшие были довольно безлики, одинаково одеты и выделялись однотипными лицами. Если бы не проведенная ранее операция по разделению этих сиамских близнецов, можно было подумать что они между собой срослись… Некий налет унылой серости, ярко демонстрировал их ведомственную принадлежность.

С недовольством посмотрев на избитого, вывернутого наручниками Рысака, их главный строго поинтересовался:

— Когда вы уже научитесь тихо и спокойно работать? Устроили здесь балаган. Собрали под окнами половину микрорайона… Очень, непрофессионально… Хорошо, что еще пальбу не открыли. Просишь, вас просишь… — он безнадежно махнул рукой, как бы подводя черту под сказанным. — Вы, все оформили?

Последний вопрос относился к главному оперу, тому которого называли подполковник.

— Более-менее, — зло ответил тот. Мильтону было неприятно когда его отчитывали при подчиненных.

Однако, прибывшие никак не отреагировали на внутренние переживания милицейского чиновника.