Леонид Платов - Дата на камне

Петр Арианович продолжал идти, останавливаясь, временами проверяя себя. Нет, ничего не видно вокруг! Словно бы его опустили в кувшин с молоком. Но должны же быть стенки у этого кувшина!

Потом он брел уже по инерции, только бы не замерзнуть. Сомнений нет — заблудился в буране! Вокруг степь, на много верст степь и степь!

Тулуп не грел. Ватага хохочущих всадников в белых бурнусах носилась по степи, свистя бичами. Удары падали со всех сторон — Петр Арианович все шел, то и дело меняя направление. Или ему лишь казалось, что он меняет направление, а в действительности он кружил на месте.

С новым порывом ветра до него донесся слабый звон. Ага! Уже начались слуховые галлюцинации, предвестие конца!

Петр Арианович протянул руки вперед. Пальцы его скользнули по чему-то теплому, шерстистому. Над самым ухом зазвенел колокольчик. Откуда в степи колокольчик?

Потом Петра Ариановича крепко взяли под мышки, потянули куда-то вверх.

Открыв глаза, он удивился. Что за чудеса? Он как бы плывет по пенистому морю, освещенному неярким солнцем. Вдали видны горы, поближе округлые вершины сопок, торчащие подобно островам. Рядом, в клубах снежной пыли, то появляются, то исчезают головы верблюдов. К изогнутым шеям их подвязаны колокольчики.

Таков буран в казахской степи. Обычно он проносится невысоко над землей, летящий снег покрывает пешеходов с головой, но всадники на верблюдах возвышаются над белым летящим пологом и продвигаются вперед, ориентируясь по очертаниям сопок.

— Сиди, ваше благородие, сиди! — услышал Петр Арианович над ухом голос с успокоительными интонациями. — Нельзя пешком в буран. Пропасть мог.

Море клубящейся белой пыли расступилось, караван двинулся дальше. Петр Арианович закрыл глаза. Его непреодолимо клонило в сон. Смутно ощущал мерное покачивание, будто лодка ныряла в волнах.

Затем он осознал, что его снимают с верблюда и вносят на руках в дом.

Тот же озабоченный добрый голос сказал:

— В холодный сени клади! В теплый горница не клади, нельзя! Сразу в теплый внесешь, умрет! Очень сильно замерз!

Но сильный молодой организм выдержал испытание бураном.

Полдня еще метался ветер под окнами, потом затих. Зато мороз усилился. Стропила потолка в жилище Петра Ариановича потрескивали и скрипели, будто степь, потерпев поражение, скрежетала зубами от злости.

Празднично, всеми цветами радуги, сверкала в солнечных лучах изморозь на окнах. Это умилило. Петра Ариановича, напомнило ему детство. (После пережитого он вообще некоторое время был в расслабленных чувствах.)

Через неделю ссыльного навестил новый его знакомый.

— Мухтамаев! — с достоинством представился он, ткнув себя пальцем в грудь.

— А имя-то ваше, имя как? — приподнимаясь на подушках и пожимая руку гостю, спросил Петр Арианович. И пошутил, стараясь за шуткой спрятать волнение: — В поминанье, гляди, запишу!

— Зачем записывать, так запомни, — бойко ответил гость. — Два имени, однако, имею, — добавил он с достоинством. — Одно мусульманское — Ибрагим. Другое, казахское, — Турсун. Значит, по-нашему: «Пусть живет». Я и живу!

Петру Ариановичу известно было, что у тюркских народов в ходу имена-пожелания: «Тохта» — «Стой», «Ульман» — «Не умрет» и т. д.

Отец и мать Ибрагима-Турсуна, давшие ему имя: Пусть живет, конечно, от всей души желали сыну добра. И он старался оправдать их родительские пожелания: был крепок, как репка, прочно стоял на своих выгнутых колесом ногах кочевника, а в узких глазах его, подпертых каменными скулами, сверкала такая жизнерадостность, веселье и ум, что Петр Арианович сразу же проникся к нему не только благодарностью, но и симпатией.

Род Турсуна зимовал неподалеку от деревни, а сам он, еще не достигнув возраста аксакала 7 7 Аксакал — седая борода; в переносном смысле — мудрый, убеленный сединами человек. , считался у себя в ауле почтенным, серьезным человеком, почему и выполнял иногда различные общественные поручения.

Одно из таких поручений Турсун-Ибрагим выполнял в волости в день своей драматической встречи с Петром Ариановичем в степи. В аул он возвращался вместе с попутчиком-почтальоном, в сумке которого лежали также письма и посылка с книгами для ссыльного. Получилось так, что Петр Арианович был не только спасен от смерти, но и получил одновременно новый заряд бодрости — сразу книги и три письма: от матери, от невесты и от старшего своего друга — профессора Афанасьева.