Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо

— А встретить хотелось? — отбрасывает полковник очень важную, по ее мнению, деталь — «убит». Неожиданную, способную озадачить любого следователя. Отбрасывает и нацеливает на чувства — хотелось встретиться. А может, это не чувство — цель. Задача!

— Хотелось бы, — поправляет она. — Неосуществимое желание…

— Да, да, убит! На том свете встреча уже не имеет смысла, надо полагать. Ну, а если бы?..

Он не оканчивает фразы, оставляя главное для Найгоф.

— Не знаю… Встреча, наверное, состоялась бы давно, еще в сорок четвертом году…

— В сорок четвертом, — подчеркнул полковник, получив, наконец, в руки первый факт. — В сорок пятом его уже не было.

— Не было, — подтвердила несколько удивленная баронесса. — Вы знаете, о ком я говорю?

— Разумеется.

Она прикусила губу: значит, и это известно! Сколько же времени контрразведчики занимались ею, а она думала, что невидима, не засечена. Все «фольксваген». Она не хотела в него садиться. Для Восточной зоны более привычны другие модели и марки. Досадный промах. Но, признавая свою ошибку и последовавшее за ошибкой разоблачение, Найгоф не была полностью убеждена в существовании у контрразведчиков компрометирующих ее материалов. Осторожная проверка могла внести ясность, и Найгоф задала полковнику вопрос:

— Кого из трех вы имеете в виду?

Если полковник знает все, то должен свободно ответить на вопрос. Затягивая фразу, Найгоф наблюдала за прикрытыми густой щетинкой бровей глазами контрразведчика. Прежде всего они ответят, потом уже губы. Но не нашла ничего, не успела найти. Да и искать было нечего. Полковник произнес, не задумываясь:

— Конечно, не первого.

Так можно поверить в несуществующее. И она поверила. Не подумала, что полковник угадал. Впрочем, когда спрашивают об одном из трех, то никогда не имеют в виду первого. Чаще всего, не первого.

— И он убит здесь? — Полковник развязал папку, которую до этого так старательно завязывал, снял несколько страниц и обнажил фотографию. Глянул в нее не ради изучения, а чтобы удостовериться, та ли это, потом протянул снимок Найгоф.

Баронесса покраснела. Легко, оказывается, ввергнуть ее в смущение. Подобного эффекта полковник не ожидал. Задавая вопрос, он намеревался только уточнить факт. Да и на фотографии не было, кажется, ничего шокирующего женщину. Поэтому, увидев пунцовую волну стремительно набегающую на щеки и шею баронессы, он задумался — не могла ли какая-нибудь деталь попасть в фокус аппарата. Неприличная деталь!

Детали не было. Да Найгоф и не заметила бы ее. Она увидела себя, только себя, стоявшую у дерева и близоруко разглядывавшую зарубку на сосне. Рука уперлась в ствол, а ноги поднялись на носки. Напряженно поднялись, и оттого вся фигура казалась устремленной к одной труднодоступной цели. Ни грациозности, ни красоты. Если бы она знала, что за ней следят и еще фотографируют! Никогда, никогда не надо забывать о чужих глазах, даже в полном одиночестве.

Полковник протянул ей вторую фотографию. Боже! Стоя на коленях, она ощупывает или разгребает землю. И снова — ни красоты, ни грации. Почти животная откровенность движений.

— Да, — произнесла она машинально. — Здесь убит… — И не подняла глаз на полковника. Оставила их на фотографии, хотя надобности в этом уже не было. Все рассмотрено, все вызывает стыд и отвращение. А вот третий, четвертый, пятый снимок… Она стоит. Просто стоит. Смотрит прямо в объектив. И в глазах пустота. Пустота отчаяния, тупая горечь. Лицо уродливое. Да, уродливое: оказывается, она безобразна, может быть безобразной.

— На встречу с покойником вряд ли вы надеялись, — размышлял в это время полковник. — Но зачем потребовались такие усилия, чтобы проникнуть в преисподнюю? — Он намекал на снимок, где Найгоф пальцами и перочинным ножом пыталась распороть дерн.

— Да, конечно… — согласилась она. И с каким-то виноватым видом положила фотографии на стол.

— Что-то влекло вас туда?

— Да.

Зазвучали те самые «да», которых ждал полковник в начале беседы и которых было немало еще в лесу, озаренном закатным солнцем.

— Вы сказали, что прощались?

— Да.

— Это только слово? Или за ним скрыт какой-то смысл?

— Для меня, да…

Полковник сложил фотографии, постучал ребром стопки о стол, тихо постучал, не желая мешать Найгоф раздумывать, потом водворил их в папку. Завязывать не стал. И ее отодвинул: папка, видимо, могла еще понадобиться ему.

— Я знаю, что вы расскажете все. Все объясните. — твердо произнес полковник. — И, наверное, рассказ будет интересным, даже оригинальным…