Юрий Стукалин - Евангелие от Чаквапи

— Как на военных сборах. Только уснешь, а уже пора вставать и бежать куда-то…

Никита поджидал нас в холле, сидя в мягком кресле, с любопытством следя за развивающимся на экране большого телевизора действом. Камила, глянув на экран, усмехнулась и покачала головой.

— Если бы ты раньше открыл для себя мексиканские сериалы, мы могли бы еще часа два спокойно поспать.

«Любимая! Я люблю тебя больше жизни», — вещал черноволосый усатый мачо из телевизора, стоя на одном колене возле плачущей девушки. — «Да, любовь моя! Я тоже люблю тебя всем сердцем», — вторила ему она, смахивая со щеки крупную слезу. Заметив нас, Ник неохотно отвлекся от душещипательной сцены и встал. Мы прошли к выходу, и он последовал за нами, периодически оборачиваясь, желая, видимо, убедиться, что в телевизоре все закончится хорошо.

Прямо через дорогу напротив отеля находился ресторанчик «Ла-Кабанья». Камила решительно направилась к нему, выбрала столик у окна и подозвала официанта. Ник от еды отказался, а я доверился вкусу Камилы. Зал был полупустым — несколько человек в дальнем углу пили кофе и оживленно беседовали, обсуждая, судя по доносившимся обрывкам фраз, некую производственную проблему, да мужчина с коротко остриженными волосами сидел спиной к нам за соседним столиком, углубившись в чтение газеты. Подошедший официант поставил перед нами чашки с кофе и две тарелки с такос.

— Вот это настоящая мексиканская еда, — с иронией в голосе сказала Камила, снисходительно поглядывая на меня.

— Пожалуй, даже не плохо, что я позавтракал в одиночестве, — сдержанно ухмыльнулся Ник.

Он прекрасно знал отношение Камилы к нашим кулинарным пристрастиям. Каждый раз, когда она пыталась объяснить нам всю прелесть настоящей мексиканской кухни, мы вежливо кивали, но заказывали всевозможные блюда из морепродуктов — лангустов, жаренных на гриле, морских креветок в ананасах… Не могли мы отказать себе в таком удовольствии, променяв его на всенародные бурритос, фахитос, кесадильяс или такос. Принцип перечисленных блюд схож с итальянской пиццей, когда все, что есть в холодильнике, бросают на лепешку, а потом называют это «едой». Только мексиканцы делают лепешку тоньше — называется она тортильей. Мы просили Камилу не обижаться, убеждая, что ни один нормальный россиянин не будет есть кукурузные лепешки, если вместо них можно полакомиться десятисантиметровыми креветками, огромными крабами или лангустами. Тем более, что цена за них, по нашим меркам, смешнее любого юмориста российского телевидения.

И вот теперь, стоило мне ослабить внимание, Камила не преминула воспользоваться этим. Я смотрел на пару такос, дымящихся на тарелке, слушая издевательские нашептывания Ника:

— Сегодня на завтрак я заказал себе устриц и фруктовый салат из ананасов, папайи… еще что-то там было вкусное, я не разобрал. Знаешь, поел, как человек. Ты, Глеб, кушай-кушай.

Камила рассмеялась:

— Зря ты так, Никита. Если к ним привыкнуть, потом не оторвешься. Посмотри! Их едят повсюду — в деревнях и городах, дома и в дорогих ресторанах. И делают это только руками. Нож с вилкой считается дурным тоном.

Она взяла такос, сдобрила кончик ее сальсой и с удовольствием откусила. Я последовал ее примеру, избежав, однако, жгучего соуса. Конечно, позавтракать крабовым салатом, сделанным из настоящих крабов, а не палочек, с гордостью носящих их имя, было бы гораздо увлекательнее, но обижать любимую женщину ради чревоугодия не хотелось. Поев, мы заказали еще по одной чашке кофе. Никита начал нетерпеливо подгонять нас, спеша отправиться к развалинам древнего Теотиуакана, находящегося к северу от Мехико. Я оглядел зал. Шумная компания уже ушла, а сидевший спиной к нам за соседним столиком человек продолжал внимательно читать газету, не отвлекаясь.

— У тебя есть ручка? — спросил я Камилу, расстилая перед собой бумажную салфетку.

— Да, — кивнула она, достала из сумочки шариковую авторучку и протянула мне.

— Я вам кое-что сейчас покажу. Не знаю, насколько это можно воспринимать серьезно, но интерес к этому проявили разные люди. Постарайтесь реагировать спокойно и говорите тихо. Хорошо?

Они кивнули, с любопытством глядя на меня, и я начал по памяти рисовать на салфетке карту, изображенную на уничтоженном мною пергаменте, объясняя по ходу, как нашел его среди осколков статуэтки, что на нем было написано и почему не упоминал о нем ранее.

— Ну, ты гад, — медленно проворчал Ник, разглядывая нарисованную на салфетке карту. — Меня же из-за нее едва не убили в Боготе.