Юрий Шамшурин - В тайге стреляют

Сыч скривил губы, часто, рывками задышал. Удерживая слезы, отчаянно вращал глазами. Выходит, ему каюк, крышка, а он-то надеялся... «Трус! — рассматривая искаженное лицо артомоновского прихвостня, подумал Назарка. — Зато якутских девушек насиловать был герой!»

Трясущимися пальцами Васька раскрыл спичечный коробок, кое-как раскурил замусоленный окурыш. Назарка остановился у него за спиной, веско, с нажимом сказал:

— Однако у тебя есть возможность. Может, сохраним твою жизнь, если поможешь Советской власти...

Васька ожидающе выпрямился, повернул голову к Назарке.

— Что я должен сделать? — спросил он.

— Мы поймали помощника Цыпунова — поручика Станова. Знаешь его?

— Знаю, знаю! — торопливо подтвердил Сыч, ерзая на стуле. — Спирту столько с ним перепили...

— Станов знает место, где собирается цыпуновская банда. Но он ничего не говорит, не выдает своих. А нам нужно как можно скорее обезвредить Цыпунова... У тебя один выход, поэтому я говорю с тобой прямо. Ты должен узнать у Станова цыпуновскую явку. Обязан! Любыми способами!.. Теперь вы будете встречаться на прогулках. Случайно, конечно. Надо будет, убежишь из тюрьмы. Сделаем и так... Ты понял меня?

— Да, да, товарищ уполномоченный комиссар. Вполне понял! — подтвердил повеселевший Сыч. — Выполню все, как велели!

К вечеру выгрузку товаров закончили. На пароходе подняли пары, и труба выкидывала к небу нескончаемый шлейф густого дыма. Отряд Пешкина отплывал дальше. Опять на берегу было оживленно и шумно. Но вот над рекой прокатился третий гудок. Старый Степан с окаменевшим лицом прижал к груди Назарку, сурово сказал:

— Службу свою хорошо исполняй!.. Бандитов уничтожим, я в свой алас вернусь. Не хочу, чтобы наш очаг потух навсегда! По-новому жить начинать будем!

А через несколько дней и отряд Фролова выступил в новый поход.

Размякшая от росы дорога глушила перестук копыт. Вытянувшись неровной цепочкой, боевая группа Фролова спустилась к реке и прибавила рыси. Мерно покачиваясь, бойцы громко зевали, нехотя перекидывались короткими скупыми фразами.

Над землей еще властвовала глухая ночь, хотя солнце уже всплыло над горизонтом и мягким, не набравшим еще силы светом, заливало мир. Травы были сплошь усыпаны росой и казались матово-серыми. А наклонись пониже, и увидишь, что каждая крохотная точечка воды, повисшая на стебельке, наполнена розовым. Мириады капелек унизали траву, и для каждой у солнца нашелся лучик, чтобы оживить, зажечь феерическим огоньком водяной шарик. А всколыхнет воздух ленивый ветерок, и покатятся по лугу розовые, алые, красные волны.

Назарка ехал последним. Перед ним на низкорослой широкозадой кобылице покачивался Васька Сыч. Бывший артомоновский адъютант сидел в седле, неловко съехав на один бок. Плечи его понуро опущены. На Ваське была одежда, в которой его захватили наслежные активисты. Перед походом Сыча крепко предупредили, что первая же попытка задать тягу явится для него роковой. По этой причине Васька не опускал поводья, чтобы конь ненароком не повернул с дороги.

Солнце медленно поднималось в вышину, слепило глаза. Роса давно уже испарилась. В тайге нарастал зной. Верхушки деревьев неумолчно, протяжно шумели, навевая светлую тихую печаль. Вдалеке раздался глуховатый, тоскующий голос кукушки. На редких, прогретых солнцем прогалинах в ленивой истоме кружились пестрые бабочки. С сердитым гуденьем носились желтобрюхие шмели.

Кто бы мог предположить, что местом сбора остаткам своей банды на этот раз Цыпунов назначил заброшенную юрту Никифоровых? Красноармейский отряд держал путь к родному аласу. Знать, от этого и было так неспокойно на сердце. Назарке не терпелось поскорее увидеть места, где прошло детство, где с верным Пранчиком он гонял полосатых пронырливых бурундуков...

Все произошло значительно проще, чем предполагали Чухломин и Назарка. Поручик Станов знал артомоновского адъютанта, знал его грехи и, ясно, доверял ему... Во дворе острога обезвреженные белогвардейцы встретились «случайно». Улучив момент, Васька шепотом, дрожа от возбуждения, передал Станову, что у него есть возможность вырваться на свободу: в его камере прогнил пол, а наружная завалина осыпалась. Но вся беда в том, что он, Васька, не знал, куда податься после побега. Станов, не колеблясь, указал Сычу последнее место явки, назначенное Цыпуновым. В следующее свидание поручик передал Ваське кусочек бересты, на которой схематично было изображено, как до того аласа добраться.