Юрий Шамшурин - В тайге стреляют

— Кречетов! — буркнул тот и сразу стал как будто ниже ростом.

Назарка кивнул заглянувшему в дверь часовому и коротко приказал:

— В одиночную!

Ярангина увели. Чухломин хмыкнул и коротко хохотнул. Спрятав в усах улыбку, он так посмотрел на своего помощника, словно совершенно случайно открыл в нем новое, очень ценное качество. Назарка ощущал в теле неприятную вяжущую разбитость и усталость. Заложив на затылок сцепленные в замок руки, он до отказа развел локти в стороны и, пружинисто приседая, походил по кабинету. Чухломин следил за ним взглядом и молчал.

— Болит еще, — заметил Назарка, коснувшись плеча, и осторожно спросил: — Как, Петр Маркович?..

Чухломин покрутил головой и, уже не таясь, широко улыбнулся. Назарка понял, что председатель вполне им доволен.

— Маленько хитрил я, — с улыбкой признался он. — Просят арестованные пустить их, на прогулку им охота, свежим воздухом подышать. В камерах-то душно. Разрешил. И так сделал, чтоб они в кучу сошлись. О чем они толковали, и я малость послушал, — усмехнулся он. — Про часы тогда и узнал. Только в лицо не видел, кто про них говорил.

Назарка перевел дыхание и сел на подоконник. Ветерок обдавал ночной прохладой, приносил пряные запахи леса и бодрящую свежесть реки.

— Действуй! — сказал Чухломин. — Молодец!.. Только этому Ярангину-Кречетову не очень-то доверяйся. Не всякому слову его верь. Чует мое сердце: бандюга — пробы ставить негде!.. И чего там, в Якутске, намечают делать с этими варнаками? Пришпилить бы к ногтю — и бабки с кона! Отпусти его — он опять к своим ускачет, как блоха, хоть тысячу честных слов с него бери и на Библии заставляй клясться! Он тебе две тысячи обещаний даст! Для таких ничего святого не существует. Мы для них — злейшие враги. Классовая борьба, она, брат, самая жестокая!

Взбодрившись на ветерке и с наслаждением выкурив папиросу, Назарка попросил дежурного:

— Приведите Василия Сыча!

Осторожно, на цыпочках, подавшись корпусом вперед, в дверь протиснулся Васька Сыч. Он зябко кутался в пиджак, горбатил спину и старчески покашливал, встряхивая головой. Оспины на красном от загара лице выделялись бледными вдавлинами. Губы скорбно поджаты. Вид у него был пришибленный, жалкий. Глаза беспокойно перескакивали с одного человека на другого, стараясь обоих одновременно держать в поле зрения, точно он был уверен, что его вот-вот должны ударить, а он не может определить, с какой стороны ему ожидать первую оплеуху.

— Здравствуйте, Вася Сыч! — вежливо привстал ему навстречу Назарка. — Много слышал о вас. Будем знакомы.

Васька от этого приветствия поежился, точно за шиворот ему плеснули холодной, со льдом, воды. Он бесшумно прошел и сел на указанный ему стул. Недели полторы назад Ваську выловили в тайге наслежные ревкомовцы и активисты, связанного привезли в город.

— Разве вы меня знаете, гражданин уполномоченный комиссар? — тихо, вкрадчиво спросил Сыч и с опаской покосился на Чухломина, поглощенного работой.

Назарка вприщур, с нескрываемым любопытством разглядывал прославившегося далеко окрест прислужника Артомонова — командира крупного белогвардейского отряда. Неужели это самый настоящий Васька Сыч? Даже не верилось. Выражение лица благообразное. Глаза как у ликов, нарисованных на иконах. Смотрели они печально и вроде бы с укором. Отросшая светлая бородка кучерявилась. Верхнюю губу скрывали усы.

Назарка пристально вглядывался в этого смирного на вид человека, и ему настойчиво лезло в голову, что где-то, когда-то он сталкивался с ним.

...В последнем бою, когда бандиты дрогнули и начали отступать, яростно отстреливаясь от наседавших красноармейцев, под Васькой убило лошадь. Пока он высвобождал из стремени ногу, белые откатились на новый рубеж. Конечно, Васька мог, несмотря ни на что, бежать к своим, но над головой беспрерывно цвинькали пули. Одна задела шапку, и Сыч, как подсеченный, рухнул меж кочек. Умирать было страшно до умопомрачения. Красные тоже люди, а он, Васька, тоже страдал от царского произвола и деспотизма. Он же за революцию всей душой, при царе даже сидел в кутузке, а потом был в Красной гвардии...

Цепь красноармейцев миновала поле боя и, увлеченная преследованием, скрылась. Васька пополз к густым приречным кустам. Он будто купался в снегу, захлебывался, сдерживая кашель, и с цепенящим мозг ужасом ожидал, что в тело его вопьется пуля... В невообразимой путанице следов красноармейцы не обратили внимания на пропаханную Васькой борозду. В темноте он наспех отряхнулся и, стуча зубами от озноба, побежал куда глаза глядят...