Юрий Мишаткин: Схватка не на жизнь

Эрлих слушал, чуть наклонив голову, и смотрел мимо полковника.

«Не стоит перебивать. Иначе он окончательно потеряет над собой контроль, и мне не поздоровится. Пусть выговорится, и тогда к нему вернется утраченное спокойствие», — размышлял Сигизмунд Ростиславович, удивляясь выдержке, которая позволяла спокойно выслушивать все нарекания и ничем не выказывать своего недовольства.

— В нашей хваленой контрразведке занимаются черт знает чем, но только не делом, не своими прямыми обязанностями! Забили тюрьму всякой швалью, а подпольщики гуляют на свободе! Еще немного, и совдеповские листовки можно будет срывать с дверей контрразведки или находить по утрам прямо на моем столе! Оставляя город, большевики, конечно, позаботились о подполье. Что-что, а в подпольной деятельности и конспирации господа большевики, как говорится, съели собаку и заслуженно могут гордиться своим богатым опытом. Можете мне поверить: я заработал язву желудка и потрепал себе немало нервов на раскрытии типографий и явок социал-демократов!

«А он самокритичен, — отметил Эрлих. — Не стесняется признаться, что некогда, до нынешних смутных времен, работал в царской охранке, где безуспешно боролся с большевистским подпольем. Впрочем, ему нечего скрывать. О карьере господина полковника хорошо информированы все. Да и манера держаться и говорить выдает в нем с головой бывшего жандарма».

Первым не выдержал разноса стоявший рядом с Эрлихом поручик Грум-Гримайло:

— Смею заметить, что именно сегодня вечером намечено провести повальный обыск квартир, в которых проживали коммунисты и советские работники…

— И вы рассчитываете, что вас там ждут с распростертыми объятиями, как манну небесную? — гневно загудел Секринский. — Ждут, чтобы добровольно сдаться и на первом же допросе выдать все явки и планы местного подполья? Вы дилетант в сыске, поручик, вам служить коновязом, а не сотрудником контрразведки!

— Я попросил бы… — побледнел Грум-Гримайло, и левая щека у него дернулась в нервном тике.

— Нет, это я попрошу вас перестать быть по-детски наивным! Самое страшное, когда недооценивают противника, к тому же довольно опытного. Не знаю, как вам, а мне льстит, что я имею дело с таким врагом, как Совдепы, и его разветвленной сетью подполья! Чем труднее борьба, тем дороже победа!

«Он может говорить до утра, — решил Эрлих. — Таких, как полковник, хлебом не корми, а дай высказаться. Не везет мне на начальство, фатально не везет…»

Когда разнос подчиненных закончился и два сотрудника контрразведки вышли из кабинета, Эрлих с удовольствием закурил и спросил поручика:

— Кстати, как вам удалось раздобыть адреса коммунистов?

— Все было довольно просто и элементарно: случайно задержали некоего Никифорова, бывшего сотрудника транспортной ЧК. Тип, скажу вам, довольно скользкий — лично у меня антипатия ко всяким предателям. На первом же допросе этот Никифоров выложил нам все.

— Можно на него посмотреть?

— Конечно!

Поручик и штабс-капитан спустились этажом ниже, миновали двух замерших на посту казаков в наползающих на глаза нелепых в жару меховых шапках и уже свернули в узкий коридор, когда навстречу попался щеголеватый ротмистр, скрипящий при каждом шаге хромом портупеи и новенькими, до блеска начищенными сапогами. Лениво кивнув в знак приветствия, ротмистр похлопал стеком по шевровому голенищу и прошел (точнее проплыл) мимо.

— Кто это? — проводил ротмистра взглядом Эрлих.

— Синицын. Офицер для особых поручений при английской миссии. Правая рука полковника Холмэна. Сумел выслужиться и теперь от фронтовиков нос воротит. За картами случай свел.

— И как?

Грум-Гримайло хмыкнул:

— Проигрался этот Синицын изрядно. Я бы на его месте пулю себе в лоб пустил, а ему все трын-трава. Болтают, что получил богатое наследство.

— С кем еще метали банк?

— Миллионщик Парамонов из Ростова да наш Джурин.

— Я бы с такими шулерами не сел за один стол, — брезгливо заметил Эрлих.

— Так ведь грех аристократишку как липку не ободрать, — засмеялся поручик. Он пропустил Эрлиха вперед и отворил перед штабс-капитаном дверь комнаты, где у окна сидел человек в мятом кителе.

В отсутствие хозяина кабинета Никифоров занимался едой.

Разложив на подоконнике чистый платок с хлебом и куском сала, он аккуратно отрезал широкие ломти и отправлял их в рот, следя, чтобы крошки не скатывались на пол.

При виде поручика и штабс-капитана Никифоров вскочил, вытянул руки по швам галифе и торопливо проглотил кусок хлеба.