Николай Асанов - Чайки возвращаются к берегу. Книга 2

Бертулис подхватил увесистый сверток с книгами, чемодан, Мирдза взяла лыжи с башмаками, и они прошли в дом.

Именинный ужин удался на славу. Дядя Генрик выставил бутылки с домашними наливками, да и закуска была отменной: дичина, деликатесы, кабанья голова, разделанная по-охотничьи: губы отдельно, язык отдельно, мозги отдельно.

Мирдза не чинилась, выпила наливки, ела с аппетитом, болтала с дядей, с Мазайсом, которого знала с детства, не забывала и Бертулиса. Дядя Генрик включил радиоприемник, долго слушали музыку и разошлись где-то за полночь.

Утром Мазайс собрался домой. Бертулис вскрыл тайник и достал один из пакетов с деньгами. Смущаясь, но довольно настойчиво попросил Мазайса принять подарок новорожденному и был очень рад, что Мазайс не отказался…

Две недели пролетели быстро. Мирдза после завтрака отправлялась на прогулку, и Бертулис не мог отказать в просьбе сопровождать ее. Пока она, ровно дыша, бежала впереди, он следил за ее плавными, гибкими движениями, опасаясь каждой остановки. Иногда, словно бы устав, а может, просто притворяясь усталой, она останавливалась на какой-нибудь полянке, освещенной ярким зимним солнцем, поднимала лицо навстречу лучам, долго стояла, закрыв глаза, слушая, как подходит Бертулис. Как-то она спросила:

— А что вы собираетесь делать дальше, Бертулис?

— Когда дальше? — пытался он замять неприятные вопросы.

— Ну, когда выздоровеете? — продолжала она. — Впрочем, вы уже здоровы. Я вчера нарочно бежала без остановок десять километров, и вы все время поспевали за мной. А я ведь перворазрядница. И когда я остановилась, у вас дыхание было даже ровнее, чем у меня. Значит, практически вы здоровы…

— Врач приказал мне явиться к нему весной…

— Ну, а потом? Если он разрешит вам вернуться в город?

Порой у него возникало подозрение, что все эти расспросы ведутся неспроста. Не подослана ли Мирдза специально узнать, кто живет у дядюшки Генрика под видом племянника. Ведь она-то знает, что у дядюшки племянников нет. А тому, что он дальний родственник, она может и не поверить. Ему казалось, что тщательно продуманная дядей Генриком легенда начала рушиться в тот день, когда Мирдза приехала сюда… Он, правда, боялся связывать Мирдзу с таинственными чекистами, но были и другие органы власти: не менее таинственный комсомол, сельсовет, лесничество, милиция… Но нет, нет! В лице Мирдзы было столько участия вместе с чисто девичьим любопытством, она так интересовалась прошлым и, главное, будущим Бертулиса, что он невольно сам расширял рамки заранее придуманной легенды. В ней уже появились хутор его отца, усталая и болезненная мать — не от нее ли и получил Бертулис эту болезнь, заставляющую его всю зиму жить в лесу?

— Ну, а потом? — требовала Мирдза ответа, и ему казалось, что она видит и затылком его растерянное лицо.

— Вернусь в Ригу… — медленно говорил он. «Какая Рига! Кто тебя туда пустит?» — стучало у него в висках. Но он мужественно продолжал: — Я ведь техник-экономист, для меня всегда найдется работа…

— А почему бы вам не пойти в институт? — вдруг рассудительно спрашивала Мирдза. — На экономическом факультете вас примут на второй курс. Еще три года — и вы дипломированный экономист. Сейчас эта профессия в большом почете! А там, глядишь, Госплан республики или какое-нибудь министерство, а потом вдруг: «Здравствуйте, товарищ министр, вы меня не узнаете?» — Она мгновенно обернулась к нему в поклоне и засмеялась, увидев его растерянное лицо. — Между прочим, это совсем не сказка, а самая настоящая быль! Один мой приятель окончил университет в прошлом году, он славист, а осенью уже приезжал в отпуск из Болгарии, работает в советском посольстве в Софии… — Бертулис чуть было не спросил: разве латыши работают на таких постах, но вовремя сжал губы. В этом странном мире могло быть что угодно. Говорила же Мирдза, что по окончании университета, где она учится на испанском отделении, ее непременно пошлют на Кубу для совершенствования в языке, а потом, возможно, и в другие латиноамериканские страны, уже, естественно, в качестве сотрудника какого-нибудь посольства или торговой миссии… По ее словам выходило, что для простой девчонки-латышки не было никаких неодолимых препятствий, какую бы цель она ни поставила, надо только со всей решительностью устремиться вперед, освоить свой предмет досконально, быть трудолюбивой и смелой.

Ну, а сам-то Бертулис? Был ли он трудолюбивым, смелым, сильным? Это как сказать! Окончил же он и экономическое училище, и такую трудную школу, о которой, вероятно, никогда не станет никому рассказывать. А в той школе он чему только не научился! Он может пройти с аквалангом около пяти километров по дну моря; он может гнать автомашину сутки, будь это танк, трактор, грузовик, легковой автомобиль; он может прыгать с парашютом днем и ночью; он умеет передавать по радиостанции максимум слов в минуту; он может стрелять через плечо и навскидку; он может, наконец, раздавить в зубах ампулу цианистого калия.