Рафаэль Сабатини - ПСЫ ГОСПОДНИ

За осужденными снова шли солдаты веры.

За ними несли на длинных зеленых шестах с полдюжины чучел, глумливо имитирующих людей в полный рост: руки и ноги у них то болтались, словно в дурацком танце, то судорожно подергивались, как у повешенных. Эти соломенные чучела обрядили в желтые покаянные мешки, разрисованные языками адского пламени, жуткими дьяволами и драконами; на головах у них были коросы – желтые шутовские митры осужденных. На вощеных лицах намалеваны глаза и красные идиотские губы. Страшные соломенные уроды проплыли мимо. Это были изображения скрывающихся от суда инквизиции преступников, их сжигали на костре в ожидании поимки самих преступников, а также тех, кого обвинили в ереси после смерти. За изображениями следовали бренные останки еретиков. Носильщики сгибались под тяжестью выкопанных из могил гробов, которые предстояло сжечь вместе с чучелами.

Рев толпы, стихший было после прохождения осужденных, возобновился с удвоенной яростью. Потом женщины принялись креститься, а мужчины еще сильнее вытягивали шеи.

– Los relapsos note 16 Note16 Впавшие в ересь (исп.). ! – кричали вокруг, Джервас не понимал, что это значит.

И вот показались горемыки, повторно впавшие в ересь, коим церковь отказала в прощении, равно как и упорствующим в ереси. Их было шестеро, и все они были приговорены к сожжению на костре. Они шли один за другим, каждый – в сопровождении двух доминиканцев, все еще призывавших их покаяться и заслужить милосердие – удавку перед казнью. В противном случае, говорили они, костер будет лишь началом вечного горения в адском пламени.

Но толпа была не столь жалостлива, вернее, она была просто безжалостна, и в своей фанатической преданности самой недостойной из всех религий, заходилась в крике, остервенело поносила несчастных, подло издевалась над измученными страдальцами, которым предстояло заживо сгореть в огне.

Первым шел рослый пожилой еврей; заблудший бедняга, он, вероятно, временной корысти ради, желая преодолеть препоны, столь расчетливо воздвигнутые продвижению в этом мире сынов израилевых, или заслужить право остаться в стране, где его предки прожили столетия до распятия Христа, принял крещение и стал христианином. Но потом в глубине души он ужаснулся при мысли о своей измене закону Моисея и снова стал тайком исповедовать иудаизм. Разоблаченный, он предстал пред страшным трибуналом веры, сознался под пыткой и был приговорен к костру. Он еле волочил ноги в своем безобразном позорном облачении, желтом покаянном мешке, разрисованном языками адского пламени, дьяволами, и желтой шутовской митре. Железная скоба вокруг шеи затыкала ему рот деревянным кляпом. Но его сверкающие глаза красноречивее слов выражали презрение к ревущей озверелой толпе христиан.

За ним следовало еще более жалкое существо. Мавританская девушка удивительной красоты шла легкой, грациозной, почти танцующей походкой. Ее длинные черные волосы мантильей ниспадали на плечи из-под желтой митры. По пути она то и дело останавливалась и, положив руку на плечо сухощавому доминиканцу, откинув голову, заливалась неудержимым бесстыдным смехом, будто пьяная. Бедняжка тронулась умом.

Два стража волокли юношу, который не мог придти в себя от ужаса, за ними плелась женщина в полуобморочном состоянии, потом двое мужчин среднего возраста. Они были так надломлены пытками, что с трудом передвигали ноги.

За смертниками шли монахи, и замыкали шествие копьеносцы, как те, что шли во главе процессии. Но Джервас уже не замечал этих деталей. До него вдруг дошло, что среди осужденных нет Маргарет. Облегчение и одновременно тревога за судьбу Маргарет заслонили все вокруг.

Когда он вспомнил о помосте, Генеральный инквизитор уже стоял там. Осужденных разместили на скамьях справа, причем соломенные чучела болтались на шестах впереди; благородные сеньоры и духовенство расселись на скамьях слева. Доминиканец, обращаясь к осужденным, что-то проповедовал с кафедры.

Последующую часть церемонии Джервас вспоминал потом, как ряд отрывочных сновидений: ритуал мессы, речитатив хористов, облачка ладана над алтарем с его величественным зеленым крестом, нотариус с развернутым свитком пергамента – Джервас не слышал, что он зачитывал; передача осужденных губернатору и его солдатам – мирской карающей руке служителями инквизиции у подножия помоста, где осужденных сажали на ослов и увозили под стражей в сопровождении доминиканцев; негодующий рев толпы, проклятия еретикам и наконец торжественный обратный ход процессии.